Рассказ Хельги о перипетиях прошедшего дня был неожиданно прерван появлением хмурого как туча тестя. Точнее, взбешенного до предела. Важен Рагнарович протопал через весь салон и мощным ударом ладони о стойку, разбудив клюющего носом стюарда, стребовал с него доскан водки. Стограммовый граненый сосуд с прозрачной жидкостью появился перед ним во мгновение ока и был опустошен с той же стремительностью.

– Еще, – рыкнул тесть.

– Важен Рагнарович, – окликнул я его.

– А, Виталий… А вы что же здесь так поздно? – Тесть, наконец, заметил, что в салоне есть еще люди, кроме него и сонного стюарда, и подошел к нашему столику.

– Да вот пытаюсь разобраться, почему после прогулки по вашему славному городу у моей жены случилась самая натуральная истерика, – пояснил я, жестом предлагая гостю присоединиться к нашей компании. Тот обозрел заставленный чайными принадлежностями столик и, не найдя на нем чего-то важного, махнув рукой стюарду, присел в свободное кресло.

– Истерика, говорите… – протянул Важен Рагнарович, дождавшись, когда на столике появился графин водки с немудрящей рыбной закуской, а принесший его заказ стюард вновь оказался за стойкой. Тесть налил себе стопку и… отставил её в сторону. – Поня-ятно. В ушкуйных кварталах гуляли?

Хельга кивнула, и Белов скрипнул зубами, явно стараясь сдержаться и не выматериться.

– Важен Рагнарович, судя по всему, вам что-то известно. Поделитесь? – мягко поинтересовался я. Тесть бросил в мою сторону обжигающий взгляд, но постарался взять себя в руки.

– Непременно, Виталий. – Кивнул он. – Но чуть позже. Дайте мне прийти в себя.

– Господа, прошу прощения, но уже за полночь, а я довольно сильно устала за день. Если не возражаете, я покину ваше общество. – Хельга поднялась с кресла, и мы с тестем тут же встали, соглашаясь с пожеланием нашей на диво тактичной и деликатной исследовательницы. – Покойной ночи, господа.

– Покойной ночи, Хельга Милорадовна. Спасибо, что составили нам компанию этим вечером.

Наши короткие поклоны, легкий кивок Хельги, и мы остались в салоне вдвоем с тестем.

– Итак? – Вновь устроившись за столиком, проговорил я.

– Климин… – Коротко выдохнул Важен Рагнарович и принялся набивать трубку. Справившись с этим медитативным процессом и пустив в потолок первое кольцо густого дыма, тесть договорил: – Язык, что жало у пчелы. Такого наговорил ушкуйникам, хоть святых выноси.

– И что же сей господин такого поведал, что ушкуйники, все как один, объявили бойкот нашей семье, Важен Рагнарович?

– Не стану я такой мерзостью язык поганить, Виталий. Увольте. – Скривился тесть.

– И всё же… Должен же я знать, за что ему лицо рихтовать…

– Хм. Интересное выражение… Ладно. – Белов пыхнул трубкой и махнул рукой. – Выходит, по словам Любима, что я не просто от дел отошел, а решил свою дочь в столице богатому хлыщу на содержание отдать, забыв про обычай и покой, а та и рада хвостом вертеть. Ну и окрутила денежную канцелярскую крысу. Это, ежели коротко и без скабрезностей… почти.

Как-как он назвал мою жену?! Содержанкой??! То есть фактически высокопробной шлюхой?!!! Убью мразь.

– Оп-па. Какие интересные новости. – Только чудовищное усилие воли позволило мне задавить проснувшуюся ярость и кое-как изобразить на лице удивление, хотя губы так и разъезжались в диком оскале, предшествующем броску в боевой транс. Теперь еще бы с голосом справиться… – Значит, говорите, худых дел за Климиным не водится, да?

– Раньше не было. – Вздохнул тесть, глянув на меня с некоторой опаской. Почуял что-то, волчара морской. Ладно, я уже почти справился с собой… еще чуть-чуть…

– А ведь это обида, Важен Рагнарович. – Все, я в норме… кажется. Вдо-ох-вы-ыдох. – Такое не прощают. По крайней мере, я так точно. И жало этой «пчелке» придется вырвать.

– Хольмганг… – Тесть отложил трубку в сторону и задумчиво глянул на меня. – А выдюжишь?

– Посмотрим. – Я пожал плечами. – Я больше опасаюсь, как бы Лейф не начудил… да и одним боем мнение общества не изменишь.

– Не скажите, Виталий, ой не скажите… – протянул Белов, вновь переходя на «вы» и задумчиво глядя куда-то в потолок. – Смотря, как этот бой провести, да как его подать. Глядишь, ушкуйники и сами в репах-то зачешут… А за то, что о нашем добром имени печетесь, благодарю.

– Нашел за что. – Я покачал головой. – Какая-то гнида мою родню будет хаять, а я смолчу? Не, не пойдет. Не хочу, чтоб в моих детей, буде они здесь окажутся, пальцем тыкали да мнимые грехи их родителей поминали.

– Тут вы правы. Извините. – Тесть, кажется, даже смутился на секунду, но тут же оправился. – А о том, как доверие общества вернуть, я подумаю.

– Ну-ну. – Я покивал. И в самом деле, тесть – ушкуйник опытный, обычаи и традиции знает от и до, глядишь, действительно чего надумает. Или не надумает, так Климину всё одно не жить. И плевал я с высокой колокольни на все местные заморочки. А найдутся орелики, что следом за Любимом начнут тень на плетень наводить да о Ладе зубоскалить, отправятся туда же. Так, глядишь, уложу в землю пару-тройку идиотов, остальные языки и проглотят. В крайнем случае.

Вот не думал, что новости тестя так меня заведут. Никогда со мной подобного не было, а сейчас я не просто уверен, я точно ЗНАЮ, что урою любую тварь, посмевшую оскорбить мою жену. Вот такая вот любовь… как диагноз. Ну и хрен с ним.

– Важен Рагнарович, пока совсем в думы не ушли, расскажите, как расторговались. – Хлопнув стопку, утянутую прямо из-под руки тестя, и чуть успокоившись, я решил сменить тему.

– Сам-пять обернулись. В среднем. – Белов явно был не против такого поворота разговора и с готовностью принялся отвечать. – И то, это только по трети груза прикидки. Грубые. Послезавтра возьмем расчет по оставшейся части, тогда можно будет точную сумму назвать. Но уже сейчас могу уверить, что внакладе мы не останемся.

Мы еще добрый час провели в салоне, пока я не понял, что начал основательно клевать носом. Потому, распрощавшись с задумчивым тестем, оставил стюарду пару монет и отправился в свой номер, точнее, в апартаменты Лады.

А утро началось с известия о том, что Лейф таки начудил. Ученик постучал в дверь номера Лады, аккурат после завтрака, поданного мною супруге в постель. Ну… не всё же ей меня баловать? Получив в благодарность долгий и сладкий поцелуй, я уже было собрался продолжить ухаживания и отнести Ладу в ванную комнату, когда входная дверь номера содрогнулась от ударов пудового кулака. Пришлось открывать.

– Ну, чего тебе, горе луковое? – Вздохнул я, впуская Лейфа в гостиную.

– Я… это… прошу прощения. Но у меня тут дело… важное… – Здоровяк почесал пятерней затылок.

– Что за дело? – Я нахмурился. Начало мне совсем не понравилось.

А Лейф помялся-помялся и вдруг оттарабанил, словно скороговорку: