Иначе говоря, пока интриги были направлены против царя лично, Иоанн, «опаляясь на провинившихся», просто отсылал их от себя, чтобы они «не зрели лица государя». Но когда политические противники Иоанна, уезжая в Литву или Польшу, совершали государственную измену, в силу вступал закон. Причем перебежчики осуждались не по прихоти царя, а по приговору Боярской Думы. Государственная измена во время войны везде и всегда каралась строго. Как писал сам Иоанн: «Казнили одних изменников – и где же щадят их?» И, как во все времена, предатели не брезговали добывать себе кусок хлеба (а то и поместье) грязной ложью на свою Родину и государя.

После первых же побед России в Прибалтике по Европе расползлись слухи о «кровожадном» царе Иване и его «адских татарах», бесчинствующих на земле Ливонии. «Тут было все: и женщины, изнасилованные до смерти, и дети, вырванные из чрева матерей, и сожженные жилища, и уничтоженный урожай», – пишет поляк Валишевский, но сам же, словно очнувшись от охватившего его морока, продолжает: «… быть может, в местных летописях есть некоторые преувеличения», и потому «для установления событий этой войны ливонские или немецкие источники не внушают к себе доверия…».

И действительно, творцы слухов пытались, что называется, валить с больной головы на здоровую. На самом деле отношения русских с ливонцами складывались совсем иначе. На территории Ливонского Ордена русские люди и в мирное время были всегда в положении вне закона. Тюрьма была лучшее, на что они могли рассчитывать в Ливонии. Путешественник Михалон Литвин сообщает, что «у ливонцев московитов убивают, хотя московиты и не заняли у них никаких областей, будучи соединены с ними союзом мира и соседства. Сверх того, убивший московита, кроме добычи с убитого, получает от правительства известную сумму денег». То есть хороший московит – мертвый московит? Мы это где-то уже слышали. Интересно, что представляли властям «цивилизованные европейцы» в качестве доказательства совершенного подвига: скальп московита или православный крестик?

Так может быть, русские, начав войну, жестоко мстили прибалтам за прошлые обиды? Но факты говорят об ином. Вступив в Ливонию, русские войска не встретили серьезного сопротивления: местное население не стремилось защищать своих немецких хозяев. Одержав ряд значительных побед, русские согласились на перемирие. Более того, Иоанн простил Ливонии большой денежный долг, послуживший поводом к войне, и не стал взыскивать с побежденных контрибуцию «ввиду истощения края» (Валишевский). Явление беспрецедентное для истории войн!

Однако немецкий гарнизон Нарвы сорвал перемирие и напал на русский отряд. Военные действия возобновились, и, взятая 11 мая 1558 г., Нарва по справедливости оплатила долги всей Ливонии. Край был присоединен к России.

И тут же получил особые льготы. Городам Дерпту и Нарве были даны: полная амнистия жителей, свободное исповедание протестантизма, городское самоуправление, судебная автономия и беспошлинная торговля с Россией. Разрушенную после штурма Нарву стали восстанавливать и даже предоставили ссуду местным землевладельцам за счет царской казны.

Все это показалось столь соблазнительно для остальных ливонцев, еще не завоеванных «адскими татарами», что к осени под власть «кровавого деспота» добровольно перешли еще 20 городов. Едва ли такое могло произойти, если хотя бы четверть приписываемых русским зверств имели место на самом деле.

Милосердие к побежденным было типичным для русской армии: когда в 1563 г. царь отвоевал у поляков старинный русский город Полоцк, то отпустил с миром вражеский гарнизон, одарив каждого поляка собольей шубой, а городу сохранив судопроизводство по местным законам.

Но милосердие не спасло царя от клеветы. В августе 1560 г. был взят в плен гроссмейстер Ливонского Ордена Фюрстенберг. Западные мемуаристы красочно описывают, как гроссмейстер вместе с другими военнопленными был отправлен в Москву, где их провели по улицам, избивая железными палками (в палки еще можно поверить; но железными! Как будто в России дерева мало. – В.М.), а затем пытали до смерти и бросили на съедение хищным птицам.

Посрамляя клеветников, «замученный» Фюрстенберг через 15 лет после своего «зверского убийства» восстал из мертвых и послал (в 1575 г.) своему брату письмо из Ярославля, где бывшему гроссмейстеру была пожалована земля. Он сообщает родственнику, что «не имеет оснований жаловаться на свою судьбу» (Валишевский).

Вполне понятно, что в XVI веке на поклепы нашлось достаточно заказчиков, и сочинители злобных баек о царе Иоанне не сидели без работы. Интереснее то, что маститые историки XIX–XX вв. не постеснялись повторить эти явные вымыслы в своих трудах. 1560 год был объявлен ими годом превращения царя в безжалостного деспота, развязавшего кровавый террор против своих подданных.

Однако, в документах того времени нигде не упоминается ни о пытках, ни о казнях. «Политические процессы» обычно оканчивались предупредительными мерами. Опасаясь княжеских измен, царь Иоанн потребовал от вельмож целовать крест на верность. Все присягнули. И тут же бежал за рубеж бывший протеже Адашева князь Дмитрий Вишневецкий, воевода юга России. Трижды предатель, изменив Польше, он теперь изменил России, но, вновь не ужившись с Сигизмундом, бежал в Молдавию и, устроив там неудачный государственный переворот, попал в руки турецкого султана. Вишневецкий был казнен в Стамбуле как смутьян и бунтовщик. Надо ли говорить, что для историков и этот авантюрист есть жертва «московского деспота»? Вслед за ним бежали за рубеж князья Алексей и Гаврила Черкасские.

Новые недовольства князей вызвал царский указ от 15 января 1562 года об ограничении их вотчинных прав, еще больше, чем прежде, уравнивавший их с поместным дворянством. Измена разрасталась, но царь по-прежнему проявлял милосердие каждый раз, когда это было возможно. Дважды пытался бежать за рубеж и дважды был прощен И.Д. Бельский, были пойманы при попытке к бегству и прощены князь В.М. Глинский и князь И.В. Шереметев. Изменили и перебежали к врагу во время боевых действий зимой 1563 года боярин Колычев, Т. Пухов-Тетерин, М. Сарохозин. Вступил в сговор с поляками, но был помилован наместник г. Стародуба князь В. Фуников.

Карамзин и его последователи оправдывали нарушение присяги и бегство к врагу опасением за свою жизнь: «бегство не всегда есть измена; гражданские законы не могут быть сильнее естественного: спасаться от мучителя…». Не говоря уже о том, что само бегство было следствием сговора с врагом и нарушения присяги, действительно ли все эти беглецы были вынуждены спасать свою жизнь? Мы уже видели, что наказание перебежчикам, попавшимся к нему в руки, Иоанн ограничивал опалой или ссылкой. Но, может быть, кто-то пострадал от «тирана» более серьезно?

Костомаров повторяет вслед за Курбским рассказ о казни в 1561 году Ивана Шишкина с женой и детьми, тогда как в работе Зимина и Хорошкевич мы можем прочесть, что через два года после казни, в 1563 году Иван Шишкин служит воеводой в городе Стародубе. Тот же Костомаров, снова ссылаясь на Курбского, сообщает о ссылке и казни князя Д. Курлятева с семьей, но другие источники упоминают лишь об опале.

Уже упоминавшийся Иван Васильевич Шереметев, по Карамзину (как обычно вторившему измышлениям Курбского), был закован в «оковы тяжкие», посажен в «темницу душную», «истерзан царем-извергом». Выйдя из тюрьмы, Шереметев спасся, якобы, только тем, что постригся в монахи Кирилло-Белозерского монастыря. Но и там «изверг-царь» преследовал бывшего боярина и выговаривал игумену за «послабления» несчастной жертве. Причитания историографа Государства Российского не имеют ничего общего с истиной.