Из-за сильной жары и просто чтобы выделиться в скучной, как она предполагала, толпе гостей, Мария оделась по минимуму: алая, в обтяжку маечка с глубоким декольте, черная юбочка по самое некуда и босоножки на шпильках, а чтобы это не показалось чересчур легкомысленным нарядом, каждый палец украшало кольцо, а запястья — браслеты. Большую провокацию трудно было придумать, но Мария, видимо, как раз и рассчитывала на то, что все головы повернутся в ее сторону. По словам Сакса (возвращаясь к нашему разговору перед телевизором), последние пять лет он был пай-мальчик, даже не глядел в сторону женщин, чем вновь завоевал доверие Фанни. Оба затратили немало усилий, чтобы спасти семью, и он дал себе клятву, что больше никогда не поставит ее под удар. И вот он сидит на батарее рядом с полуобнаженной незнакомкой, пожирая глазами ее роскошные ноги, а кровь в висках пульсирует все сильнее. Его охватило непреодолимое желание потрогать эти ноги, провести пальцами по гладкой коже. На его несчастье, в тот вечер Мария надушилась какими-то дурманящими духами, а женские парфюмы его всегда волновали. Как канатоходец, рискующий в любую минуту упасть, он балансировал на грани с помощью словесных ухищрений. Хотя внутренний запрет пока перевешивал физическое влечение, воображение Сакса разыгралось не на шутку. Он уже видел, как кончики его пальцев, легко коснувшись ее коленки, скользят вверх по шелковистому бедру, забираются под юбку, где кожа еще нежнее, и, побродив там немного, ныряют под трусики в сад Эдема. От этих грез наяву закипала кровь в жилах, а проектор в мозгу продолжал крутить пленку, и остановить ее он был не в силах. Мария без труда читала его мысли. Изобрази она из себя оскорбленную невинность — чары, скорее всего, развеялись бы, но ей нравилось быть объектом желания, и все ее поведение говорило о том, что она поощряет Сакса к более смелым действиям. Зная Марию, я предложил своему другу несколько сценариев, объясняющих ее откровенный флирт. Например, в этот момент она могла работать над очередным скандальным проектом, или ловила кайф, зная нечто такое, чего не знал он, или, худший случай, решила таким образом наказать Сакса за его забывчивость. (Позже, кстати сказать, она мне признается, что мое последнее предположение попало в самую точку.) Но ему тогда все это было невдомек. Сакс мог только сознавать, что он вожделеет эту великолепную незнакомку… и презирать себя за это.

— Мне кажется, ты напрасно переживаешь, — сказал я. — Ты ведь не каменный, а Мария способна завести кого угодно. Ничего не произошло, значит, тебе не в чем себя упрекнуть.

— Провокатором был я, а не она, — настойчиво втолковывал мне Сакс— Я ведь завязал с этим, понимаешь? Я дал себе слово, никаких женщин, — и вот пожалуйста.

— Ты смешиваешь мысль с поступком, — возразил я. — Если бы между фантазией и ее воплощением не лежала пропасть, наша жизнь превратилась бы в кромешный ад.

— Я о другом. Об инстинктах, о которых минуту назад даже не подозревал. Речь не о потенциальной измене, а о самопознании. Я пытался себя обмануть — вот что отвратительно. Я говорил себе, это невинный флирт, и, хотя прекрасно знал, что это не так, упорно продолжал опасную игру.

— Но ведь ты к ней не прикоснулся, а это главное.

— Я — нет. Я делал все, чтобы ко мне прикоснулась она, а это еще хуже. Как хороший бойскаут, я не нарушал буквы закона, зато бессовестно попирал его дух. За что и загремел с пожарной лестницы. Это не несчастный случай, Питер. Это возмездие. Я вел себя подло — и заплатил за это.

— Хочешь сказать, что ты предпринял попытку самоубийства?

— Не совсем. Скорее, пошел на неоправданный риск. Мне легче было совершить непростительную глупость, чем признаться самому себе, что выступаю в роли записного обольстителя. Я заслужил наказание.

Боясь, что дело может далеко зайти, Сакс предложил осмотреть фейерверк с пожарной лестницы — так это должно было выглядеть в его собственных глазах. На самом же деле он пошел на маленькую хитрость в расчете на физический контакт. Отсюда эта досада на себя: отрицать самый факт сексуального желания, чтобы под сурдинку добиться своего. На улицах творилось что-то несусветное. Толпы вопящих людей, оглушительный треск петард — от всего этого закладывало уши. Несколько минут они стояли на узкой площадке, глядя на рассыпающиеся в небе разноцветные огни, а затем Сакс приступил к осуществлению первой части плана. Как он сумел преодолеть отчаянный страх высоты, остается только диву даваться. Ухватившись руками за поперечину, он перенес через ограждение сначала одну ногу, потом другую и, наконец, разжал руки. За его спиной тихо ахнула Мария, решившая, что он сейчас прыгнет. Сакс поспешил ее успокоить: «Отсюда лучше видно». К счастью для него, этот ответ ее не удовлетворил. После того как все ее увещевания не возымели действия, она сделала именно то, на что рассчитывал этот безумец: крепко обхватила его сзади. Естественный жест озабоченного человека, который он волен был интерпретировать как пылкое объятие. Ответить ей с той же страстью он не мог, так как рисковал сорваться вниз, но свою порцию удовольствия получил. Шею обдувало теплое дыхание, между лопаток приютились мягкие грудки, аромат пряных духов щекотал ноздри. Такие эфемерные радости, но в тисках обнаженных женских рук он испытал почти счастье — назовем это ознобом блаженства. Игра стоила свеч. Теперь победителю надлежало спуститься на грешную землю — естественно, до последней секунды продлевая эту сладкую близость, — но едва он приступил к маневру, как упомянутая Агнесса внесла свои коррективы. Сакс только успел взмахнуть руками — и через мгновение случилось то, что случилось.

* * *

— Сколько я летел вниз? — риторически спросил Сакс— Две, ну три секунды. Но в голове успели пронестись разные мысли. Сначала — ужас, осознание того, что падаю. Казалось, больше ни на что не оставалось времени, ан нет. За этой леденящей мыслью последовала другая. Точнее, внутри первой родилась новая, еще более страшная мысль, которой трудно дать имя. Скажем так — абсолютная ясность, истина в последней инстанции. Ни в чем и никогда я не был до такой степени уверен. Говорю о смерти. Не о том, что я вот сейчас умру, а что я уже мертв. Я думал о себе как о покойнике, летящем вниз, хотя был еще жив. Словно из окна выкинули труп. Еще не долетел, не разбился всмятку, а уже отдал концы. На груду чего-то мягкого упало бездыханное тело. В долю секунды я успел увидеть, как отлетела душа.

На языке у меня вертелись разные вопросы, но я его не перебивал. Сакс, не без труда подбирая слова и делая большие паузы, восстанавливал картину того вечера, и я боялся сбить его неосторожной репликой. Честно говоря, из его слов я мало что понял. Уделяя столько внимания второстепенным, на мой взгляд, деталям, он меня только запутал. Все, что произошло между ним и Марией, показалось мне мелким, не заслуживающим серьезного разговора, — банальная комедия нравов. Сакс же, во всем видя причинно-следственную связь, все увязывал в один клубок. Падение с лестницы, с его точки зрения, не было несчастным случаем или простым невезением — скорее, изощренным видом возмездия. Меня все время подмывало сказать ему: «Ты не прав, не надо себя так казнить», но я промолчал. Сидел и слушал, как он подробнейшим образом анализирует свои действия. С педантизмом средневекового теолога он разворачивал аргументацию, исследуя каждый нюанс своего в общем-то невинного флирта с Марией. Слушая его интерпретации, все более утонченные, все более усложненные, я в конце концов понял: в глазах Сакса это — драма, не менее значительная, чем его падение. Собственно, он эти два события и не разделял. Пустяк, короткое объятие стало для него моральным эквивалентом смерти. Если бы не серьезность, с какой он все это излагал, я бы, наверно, посмеялся. И правильно бы сделал. Вместо этого я участливо кивал головой, соглашаясь со всеми бреднями. С опозданием понимаю: если бы я тогда сказал ему все, что думаю, было бы больше пользы. Почему я не расхохотался ему в лицо? Почему не сказал, что у него крыша поехала? Если говорить об эпизоде в нашей долгой дружбе, когда я оказался не на высоте, то это произошло в тот вечер, четыре года назад. У меня был шанс спасти Сакса, и этот шанс я проворонил.