– Можно спросить, почему вдруг такая спешка? Как я понимаю, с вами все в порядке. Не считая проблем с желудком.

Судья сомневается, что молодой человек действительно так считает. Он не слепой.

– Стариковские причуды, – говорит он, покачивая рукой, и опускается в кресло, кряхтя и морщась. Секунду подумав, спрашивает: – Вы действительно хотите знать, почему такая спешка?

Уэйленд не торопится с ответом, и Судье это нравится. Потом Уэйленд кивает.

– Это связано с островком, о котором мы только что позаботились. Вы, наверное, его никогда и не замечали?

– Честно сказать, нет.

– Его почти никто не замечает. Это действительно крошечный островок. Даже морские черепахи не обращают на него внимания. И все-таки это особенный остров. Вы знали, что мой дед участвовал в Испано-американской войне?

– Нет, сэр, не знал. – Уэйленд произносит это с преувеличенным уважением, и Судья понимает, что малыш думает, будто у старика поехала крыша. Но малыш ошибается. Голова у Бичера работает четко и ясно как никогда, и, уже начав говорить, он понимает, что ему хочется рассказать эту историю хотя бы раз, прежде чем…

В общем, прежде чем.

– Да. Есть фотография, где он стоит на вершине холма Сан-Хуан. Она где-то тут. Грампи утверждал, что участвовал и в Гражданской войне, но я провел изыскания – для моих мемуаров, как вы понимаете, – и нашел убедительные доказательства, что такого быть не могло. В то время он был совсем маленьким, если вообще родился. Но он был джентльменом с весьма изощренным воображением, и в детстве я верил всем его выдумкам, даже самым безумным. Да и разве могло быть иначе? Я был ребенком и только-только перестал верить в Санта-Клауса и зубную фею.

– Он был юристом, как вы и ваш отец?

– Нет, сынок, он был вором. Тащил все, что плохо лежит. Все, что не прибито гвоздями, а что прибито, отковыривал и тоже тащил. Однако, как и большинство воров, которые не попались – взять хоть нашего нынешнего губернатора, – он называл себя бизнесменом. Помимо прочего, он проворачивал сделки с землей. Скупал за бесценок участки во Флориде, кишащие аллигаторами и мошкарой, и продавал втридорога наивным, доверчивым простакам. Бальзак однажды сказал: «За всяким большим состоянием стоит преступление». Это чистая правда по отношению к семейству Бичеров, и, пожалуйста, не забывайте, что вы мой поверенный. Все, что я говорю вам сейчас, строго конфиденциально.

– Да, господин судья. – Уэйленд отпивает еще глоток. Он в жизни не пробовал такого хорошего виски.

– Именно Грампи Бичер показал мне тот остров. Мне было тогда десять. Меня оставили с ним на весь день, а ему, думается, хотелось тишины и покоя. Или хотелось кое-чего пошумнее. В доме в то время служила смазливая горничная, и, возможно, он питал надежду исследовать райские кущи у нее под юбкой. Так вот, он сказал мне, что Эдвард Тич – больше известный как Черная Борода, – по слухам, закопал клад на этом самом острове. Несметные сокровища. «Клад так никто и не нашел, Хави, – сказал он. Он называл меня Хави. – Но вдруг тебе повезет. Вдруг ты найдешь этот клад. Драгоценные камни и золотые дублоны». Вы, наверное, уже догадались, что я сделал потом.

– Вы поплыли на остров, оставив деда развлекаться с девицей.

Судья улыбается и кивает:

– Я взял старую деревянную лодку, привязанную на пристани. Греб так, словно за мной гнались черти. Добрался до острова за пять минут. Сейчас-то это занимает не меньше четверти часа, если нет волны. На берегу, что смотрит на материк, скалы, а на стороне, выходящей к заливу, есть песчаная дюна. Она там всегда. За те восемь десятков лет, что я бываю на острове, она совершенно не изменилась.

– Как я понимаю, сокровищ вы не нашли?

– В каком-то смысле нашел. Но не золото и драгоценные камни. Я нашел имя, написанное на песке этой дюны. Как будто палкой, только палки поблизости не было. Буквы были продавлены глубоко, и из-за теней складывалось впечатление, что они выступают наружу. Почти парят над песком.

– Что за имя, господин судья?

– Думаю, чтобы вы лучше поняли, вам надо увидеть, как оно пишется.

Судья открывает верхний ящик стола, достает лист бумаги, что-то пишет на нем большими печатными буквами и переворачивает бумагу так, чтобы Уэйленд мог прочесть: «РОБИ ЛАДУШ».

– Ясно… – осторожно произносит Уэйленд.

– Это был мой лучший друг, и если бы он тогда не уехал, мы бы отправились за сокровищами вдвоем, ну, вы знаете, как это бывает, когда мальчишки крепко дружат.

– Они неразлучны, как сиамские близнецы, – говорит Уэйленд с улыбкой. Возможно, он вспоминает своего лучшего друга из давно минувших дней.

– Да, – соглашается Бичер. – Но дело было на летних каникулах, и он уехал с родителями к бабушке, маминой маме, в Мэриленд или Виргинию, в общем, куда-то на север. Так что я был один. Но обратите внимание. По-настоящему его звали Роберт Ла Дьюш.

Уэйленд опять произносит:

– Ясно…

Судья думает, что это подчеркнуто медлительное «ясно» вполне терпимо в небольших дозах, но со временем начнет раздражать. Впрочем, времени осталось не так много, так что бог с ним.

– Мы с ним были лучшими друзьями, но у нас имелась целая компания мальчишек, и все называли его Робби Ладуш. Понимаете?

– Кажется, да, – говорит Уэйленд, однако Судья видит, что тот ничего не понимает. Впрочем, это простительно; у Судьи было значительно больше времени, чтобы все обдумать. Частенько – бессонными ночами.

– Напомню, что мне тогда было десять. Если бы меня попросили написать имя моего лучшего друга, я бы написал его именно так. – Судья стучит пальцем по «РОБИ ЛАДУШ». И добавляет, обращаясь скорее к себе, чем к собеседнику: – Значит, часть волшебства – от меня. Наверняка от меня. Вопрос в том – какая?

– Вы хотите сказать, что не вы написали имя на песке?

– Нет, не я. Мне казалось, я четко все разъяснил.

– Может, кто-то другой из вашей компании?

– Они все были из Нокомиса и даже не знали об этом острове. Если бы не рассказ деда, я бы сам туда не поплыл. Обычный крошечный островок, ничего интересного. Робби о нем знал, он жил тут, в «Пойнте», но он уехал на лето.

– Ясно…

– Мой лучший друг Робби не вернулся с каникул. Где-то через неделю нам сообщили, что он упал с лошади. Сломал шею. Мгновенная смерть. Его родители были убиты горем. Я тоже.

Какое-то время они молчат. Уэйленд раздумывает об услышанном. Бичер тоже задумался. До них донесся приглушенный шум вертолета, летящего над заливом. Управление по борьбе с наркотиками высматривает контрабандистов, решает Судья. Летают тут каждую ночь. Наступил новый век, и в каком-то смысле – во многих смыслах – Судья был бы рад избавиться от его примет.

Наконец Уэйленд произносит: