— Ты научишься этому трюку, — пообещал Варангр.

— Как? — спросил вышнеземец.

— Повторяя полет снова и снова, — пояснил Астартес.

Вышнеземец приподнялся на четвереньки, и его вырвало. Из желудка, пустовавшего девятнадцать лет, не вышло ничего, кроме слюны и слизи, но тело продолжало содрогаться в попытках извергнуть хоть что-нибудь.

Беркау и рунный жрец приземлились на выступ позади них.

— Подними его, — сказал жрец.

Его оттащили от края скального выступа. Голова еще бессильно болталась, но левый глаз снова ожил. Вышнеземец увидел комнату, ярко освещенную биолюминесцентными лампами и трубками с нитями накаливания. Неожиданная иллюминация вызвала боль. Пространство, видимое левым глазом, было залито оранжевым светом, в котором метались тени от пляшущего огня, а пол цвета слоновой кости блестел под желтоватыми лампами. Второй глаз воспринимал сцену в раскаленном зеленоватом сиянии. Лампы и другие источники света оказались настолько интенсивными для правого глаза, что превратились в ослепительно-белые пятна и вспышки остаточных изображений. Правый глаз почти не видел теней и никак не мог сфокусироваться.

Астартес поставили его на пол.

Вышнеземец почувствовал запах крови, соленой воды и щелочную вонь антисептика. Комната, по его представлению, была либо медицинской палатой, либо прозекторской. Возможно, и тем и другим. Или сначала одним, потом другим. Кроме того, здесь витали запахи лаборатории и кухни. В комнате имелись металлические скамьи и трансформируемые койки. Над ними гроздьями висели лампы направленного света, а с потолка, словно ветви плакучей ивы, свешивались манипуляторы и конечности сервиторов. Еще здесь находились камни, обтесанные наподобие алтарей или колод для разделки туш. Невидимые устройства гудели и жужжали, создавая постоянный звуковой фон цифровых джунглей. Арочные проходы вели к другим кухням-моргам. Комплекс казался огромным. Вышнеземец заметил заиндевевшие двери криогенных камер и стеклянные люки цистерн для восстановления органики. Вдали тянулись библиотечные полки, уставленные тяжелыми стеклянными бутылями и колбами, словно ряды банок с консервированными на зиму фруктами в подземном погребе. Но в их темной тягучей жидкости хранились совсем не овощи и фрукты, а сами сосуды были закреплены на полках и соединялись с системами жизнеобеспечения.

Вскоре появились рогатые черепа — люди в масках в виде черепов зверей, как и те, что окружали вышнеземца при его пробуждении. Рунный жрец заметил его беспокойство.

— Это всего лишь трэллы.[24]Слуги и помощники. Они не причинят тебе вреда.

Из невидимых углов таинственной лаборатории появились другие фигуры. Судя по габаритам, это были Астартес. Их лица закрывали черепа более грозного вида, чем у трэллов. Ниспадающие до пола балахоны были сшиты из кусочков мягкой замши. Они подняли руки, намереваясь то ли поприветствовать, то ли схватить вышнеземца, и тогда стало заметно, что перчатки пришиты к рукавам балахонов, люди словно находились внутри мешков с отделениями для рук, что позволяло им работать. Аккуратные и плотные стежки напомнили вышнеземцу о хирургических швах.

Несмотря на то что сам Охтхере Вюрдмастер оказывал им уважение, эти личности имели весьма зловещий вид.

— Кто это? — спросил вышнеземец.

— Это волчьи жрецы, — негромко ответил стоявший за его спиной Охтхере. — Ткущие генные нити и творящие плоть. Они осмотрят тебя.

— Зачем?

— Чтобы убедиться, что ты здоров. Проверить свое творение.

— Свое… что?

— Ты прибыл в Этт старым и сломленным, Ахмад Ибн Русте, — произнес один из волчьих жрецов голосом, напоминавшим скрежет льда в торосах. — Слишком сломленным, чтобы жить, и слишком старым, чтобы излечиться. Оставалось только одно — переделать тебя.

Один из рогатых гигантов взял его за правую руку, другой — за левую. Они повели его, как родители ведут маленького ребенка. Он снял шкуру и улегся на стеклянную поверхность для сканирования тела. Вокруг было множество волчьих жрецов, темных шаманов со звериными рогами и гортанными голосами. Некоторые возились у стены с подсвеченной панелью управления. Другие ритмично постукивали и встряхивали погремушки и взмахивали костяными жезлами. Казалось, что все эти действия одинаково важны для предстоящего процесса. Кровать-сканер приподняла вышнеземца, и ее спинка опрокинулась. Манипуляторы, снабженные сенсорами и точнейшими микроприборами, сомкнулись вокруг, словно лапки паука. Работа началась, и манипуляторы принялись дергать его, поглаживать и скоблить. Он почувствовал покалывание сканирующих лучей, укусы игл и жжение лучей, проникавших в глаза.

Он посмотрел наверх, мимо хирургических ламп, и в темном блестящем куполе сканера увидел свое отражение в полный рост.

У него было здоровое, атлетически развитое тело тридцатилетнего мужчины. Внушительная рельефная мускулатура. Ни унции лишнего жира. Никаких признаков старой аугментики. На лице начали отрастать усы и борода — щетина приблизительно недельной давности. Волосы были короче, чем он привык стричь, как будто недавно отросли после бритья. И они были темнее, чем он видел в пятидесятый день своего рождения.

Но под щетиной осталось его лицо — молодое, но его собственное. Это обстоятельство принесло ему больше облегчения и уверенности, чем что бы то ни было с момента пробуждения.

Это было лицо двадцатипятилетнего Каспера Ансбаха Хавсера, своевольного и самонадеянного и не знающего ничего ни о чем. Последняя деталь, казалось, полностью соответствовала его нынешнему положению.

В отражении было видно, как над ним мелькают десятки рук в перчатках.

— Вы преобразили меня, — произнес он.

— У тебя были сильно повреждены внутренние органы, — раздался скрежещущий голос. — Ты бы не выжил. На протяжении девяти месяцев мы восстанавливали твой скелет при помощи неорганической фиксации и трансплантации костей, а затем снова одели его в генетически скопированную мышечную ткань, усиленную волокнами пластека и полимеров. Внутренние органы тоже генетически скопированы с первоначальных. А кожа твоя собственная.

— Моя?

— Снята, укреплена, очищена и подогнана.

— Вы освежевали меня.

На это никто не ответил.

— И над моим мозгом вы тоже поработали, — добавил он. — Я понимаю и говорю на языке, которого прежде не знал.

— Мы ничему тебя не учили. И не касались твоего разума.

— И все же мы разговариваем без переводчика.

И снова никто не ответил.

— А как насчет моего глаза? Зачем вы забрали мой глаз? Почему левый глаз ослеп?

— Левый глаз не ослеп. Это нормальный человеческий твой собственный глаз.

— А почему воин забрал мой правый глаз?