«Дорогой полковник Робинсон, – написала она, – я уточнила свои планы, и оказалось, что я действительно собираюсь приехать в Лондон на концерт Баха в следующем месяце. Если вы еще не раздумали отобедать со мной (каждый платит сам за себя, я на том настаиваю), это было бы чудесно».

Конечно, как она и ожидала, Робинсона ввел в искушение адрес на именной почтовой бумаге – это его заинтересовало даже больше, чем предложение «каждый платит сам за себя». Название «Кингсли-Манор», отпечатанное черным рельефным шрифтом в верхней части листа из кремовой филигранной бумаги фирмы «Кроксли Бонд», выглядело очень внушительно. Эвелин предположила, что Робинсон не устоит перед соблазном позвонить ей и условиться о встрече.

– Я закажу столик на двенадцать дня, – произнес он бодрым командным тоном. – Вас это устроит?

Ее это вполне устраивало. На десятичасовом поезде она приедет в Лондон, выпьет кофе на вокзале Ватерлоо, где женский туалет весьма приличный. Важно, решила Эвелин, не всколыхнуть в нем давние воспоминания о ней, когда она, робея, стояла перед ним в военной форме цвета хаки. Она поправит прическу, подкрасит губы, но не пойдет ни в «Тейт», ни в «Питер Джонс» за тканями, а сядет в такси и прибудет на концерт во всем своем блеске – изысканная и элегантная в голубом костюме á la Шанель, сбоку на видном месте самая большая мамина брошь с сапфирами и бриллиантами, волосы безупречно уложены, через руку перекинут плащ на тот случай, если погода внезапно изменится.

Робинсон был готов к встрече, ждал ее в ресторане, галантным жестом предложил занять свободное место. Пожимая ему руку, она сказала:

– Очень рада, полковник.

– Можно, просто Стивен. Прошу вас.

– Тогда и вы зовите меня Эвелин, – улыбнулась она ему.

– Вы выглядите очень по-весеннему, – заметил Робинсон, окинув взглядом ее наряд и ослепительную сверкающую брошь.

– За городом уже вовсю чувствуется весна, – отвечала она, – хотя и лондонские парки тоже украшают восхитительные нарциссы.

– Вы правы. На днях мне случилось проходить через Сент-Джеймсский парк. Там полно нарциссов. Как это там у Вордсворта?

– Сонм. Сонм нарциссов золотых. На самом деле эту фразу придумала его сестра.

– Вот как? – Робинсон неодобрительно фыркнул. – Я и на деревьях цветы видел.

– Вообще-то, вишне зацветать рановато. Может, это магнолии? В Лондоне они зацветают раньше. Я всегда молюсь, чтобы мои подождали, пока морозы уйдут.

– Вы, я вижу, знаете толк в садоводстве, – изучая меню, Робинсон поглядывал на нее поверх стекол своих очков в форме полумесяца.

– Немного разбираюсь. Я выросла с этим. У нас всегда был сад, участок, они требуют ухода.

Они сделали заказ, и он попросил:

– Расскажите про ваше поместье Кингсли-Манор. Наверное, оно подавляет своим величием.

– Вовсе нет! – рассмеялась Эвелин. – Во всяком случае не меня. Я там выросла. Для меня это всегда был просто родной дом. И, поскольку родителей теперь нет в живых, я распоряжаюсь там по своему усмотрению. Я – вдова, так что мне никто не указ.

– Великолепно. А я вот заплесневелый старый холостяк, только и занимаюсь тем, что летом хожу на крикетные матчи, а все остальное время года – на концерты.

– Ну многие сочли бы, что это тоже приятное времяпрепровождение. Но лично я люблю разнообразие. Дома у меня живность и сад, но, если мне хочется вкусить лондонских удовольствий, я на поезд и в город. Ехать недолго. Конечно, содержать старый дом непросто. Мне он иногда напоминает Форт-Бридж[28]. Как сильный ветер, так черепицу срывает, а то деревья падают или стоки забиваются. И так без конца и без краю.

– Сколько лет стоит ваш дом?

– С середины четырнадцатого века. В семнадцатом его модернизировали, в двадцатом расширили, – Эвелин рассмеялась. – Звучит как заученная фраза, но так проще всего его описать. Каждая семья, которой дом когда-либо принадлежал, внесла свои перемены. И, насколько мне известно, в большинстве своем все там жили счастливо.

– А ваша семья давно им владеет?

– С начала столетия. Мамина родня подарила на свадьбу моим родителям. Пока они были в Индии, дом сдавался в аренду, а по возвращении мама с папой пристроили библиотеку, конюшни переоборудовали в помещения для прислуги. – Эвелин покачала головой и рассмеялась. – Нет, дом вовсе не такой уж огромный. Прислуги уже нет, я одна. Ну и раз в неделю уборщица с садовником приходят.

– И все равно, судя по вашему описанию, поместье у вас внушительное. Сам я живу скромно в маленькой квартирке, очень удобной, надо признать, но вашим просторам я завидую.

– В таком случае вы должны непременно побывать там как-нибудь, – сказала Эвелин. – Навестите меня в ближайшее время, пока цветут магнолии. Они великолепны. Я попрошу мороз отступить, если буду знать, что вы приедете.

21 марта 1985 г.

Любимый мой, дорогой!

Словами не передать, как вспыхнули его глаза, когда он увидел мамину брошь! Думаю, у него руки чесались – так хотелось ему сорвать ее с моего костюма и тотчас же где-нибудь заложить. Разумеется, по окончании обеда он заплатил только за себя, как я и предложила. Но истинный джентльмен, как ты, дорогой, попытался бы оплатить счет целиком или хотя бы огласил свои намерения. Жду не дождусь, когда заманю его к себе домой. Но я понимаю, что действовать нужно не спеша и осторожно, если я хочу, чтобы он оказался там, где хозяйкой положения буду я.

О, я вся в предвкушении, дорогой! Надеюсь, не напрасно я училась в разведшколе. Мое время, наконец-то, пришло.

Со всей своей любовью, твоя Эви.

P.S. Я люблю тебя.

15 апреля 1985 г.

Плетение паутины

Почти неделю Эвелин наблюдала, как распускаются бледно-розовые и белые чашечки. Она молилась, чтобы погода не испортилась и ночные заморозки не побили цветы. Это был не самый важный аспект визита Стивена Робинсона, но не зря же она пригласила его именно в это время. Весной во многих садах цветет магнолия, но мало где ее цветущие деревья являют собой столь великолепное зрелище, как Magnolia grandiflora (магнолия крупноцветковая) в усадьбе Кингсли-Манор. Бывает, если теплая весна наступает рано, одновременно с магнолией зацветает и вишня, но в этом году только ее скульптурные цветки украшали тот уголок обнесенного оградой сада, где под искривленными деревьями тут и там проглядывали головки примулы и фиалок.