Дом моей жены. Ее сад. Как здесь замечательно! Как покойно! Если бы только Памела чуть-чуть поменьше тревожилась о моем благополучии, пореже внушала бы мне сделать то-то или то-то ради моего же блага, а не моего удовольствия, тогда все было бы божественно. Поверьте, я не хочу, чтобы у вас создалось впечатление, будто я не люблю ее – я обожаю самый воздух, которым она дышит, – или не могу совладать с ней, или не хозяин самому себе. Я лишь хочу сказать, что то, как она себя ведет, временами меня чуточку раздражает. К примеру, все эти ее повадки. Как бы мне хотелось, чтобы она от них отказалась, особенно от манеры тыкать в меня пальцем, чтобы подчеркнуть сказанное. Должен признать, что роста я довольно небольшого, и подобный жест, не в меру употребляемый человеком вроде моей жены, может подействовать устрашающе. Иногда мне трудно убедить себя в том, что она не властная самодурша.

– Артур! – крикнула она. – Иди-ка сюда.

– Что такое?

– Мне пришла в голову потрясающая мысль. Иди же сюда.

Я подошел к дивану, на котором она возлежала.

– Послушай-ка, – сказала она, – хочешь немного посмеяться?

– Посмеяться?

– Над Снейпами.

– Что еще за Снейпы?

– Очнись, – сказала она. – Генри и Салли Снейп. Наши гости.

– Ну?

– Слушай. Я тут лежала и думала, что это за ужасные люди… и как они себя ужасно ведут… он – со своими шутками, и она – точно какая-нибудь помирающая от любви воробьиха…

Она помолчала, плутовато улыбаясь, и я почему-то подумал, что вот сейчас она произнесет нечто страшное.

– Что ж, если они себя так ведут в нашем присутствии, то каковы же они должны быть, когда остаются наедине?

– Погоди-ка, Памела…

– Артур, не будь дураком. Давай сегодня посмеемся немного, хотя бы раз от души посмеемся.

Она приподнялась на диване, лицо ее неожиданно засветилось каким-то безрассудством, рот слегка приоткрылся, и она глядела на меня своими круглыми серыми глазами, причем в каждом медленно загоралась искорка.

– Почему бы нет?

– Что ты затеяла?

– Это же очевидно. Неужели ты не понимаешь?

– Нет, не понимаю.

– Нам нужно лишь спрятать микрофон в их комнате.

Должен признаться, я и ожидал чего-то неприятного, но, когда она произнесла это, был так поражен, что не нашелся что ответить.

– Именно так и сделаем, – сказала она.

– Да ты что! – воскликнул я. – Ну уж нет. Погоди минуту. На это ты не пойдешь.

– Почему?

– Более гнусного ничего и придумать нельзя. Это все равно что… все равно что… подслушивать у дверей или читать чужие письма, только гораздо хуже. Ты серьезно говоришь?

– Конечно серьезно.

Я знал, как сильно моя жена не любит, когда ей возражают, но иногда ощущал необходимость заявить свои права, хотя и понимал, что чрезмерно при этом рискую.

– Памела, – резко возразил я, – я запрещаю тебе делать это!

Она спустила ноги с дивана.

– Артур, кем это ты прикидываешься? Я тебя просто не понимаю.

– Меня понять несложно.

– Что за чепуху ты несешь? Сколько раз ты проделывал штуки похуже этой.

– Никогда!

– О да, еще как проделывал! Что это тебе вдруг взбрело в голову, будто ты лучше меня?

– Ничего подобного я никогда не делал.

– Хорошо, мой мальчик, – сказала она и навела на меня палец, точно револьвер. – Что ты скажешь насчет твоего поведения у Милфордов в Рождество? Помнишь? Ты так смеялся, что я вынуждена была закрыть тебе рот рукой, чтобы они нас не услышали. Что скажешь?

– Это другое, – сказал я. – Это было не в нашем доме. И они не были нашими гостями.

– А какая разница?

Она сидела, глядя на меня, и подбородок ее начал презрительно подниматься.

– Ведешь себя как эдакий напыщенный лицемер, – сказала она. – Что это с тобой происходит?

– Видишь ли, Памела, я действительно думаю, что это неприлично. Я правда так думаю.

– Но послушай, Артур. Я человек неприличный. Да и ты тоже – где-то в глубине души. Поэтому мы и находим общий язык.

– Впервые слышу такую чепуху.

– Вот если бы ты вдруг задумал стать совершенно другим человеком – тогда другое дело.

– Давай прекратим весь этот разговор, Памела.

– Послушай, – продолжала она, – если ты действительно решил измениться, то что же мне остается делать?

– Ты не понимаешь, что говоришь.

– Артур, и как только такой хороший человек, как ты, может иметь дело с гадюкой?

Я медленно опустился в кресло, стоявшее против дивана; она не спускала с меня глаз. Женщина она большая, с крупным белым лицом, и, когда она глядела на меня сурово – вот прямо как сейчас, – я, как бы это сказать?.. погружался в нее, точно утопал в ушате со сливками.

– Ты серьезно обо всей этой затее с микрофоном?

– Ну конечно. Самое время немного посмеяться. Ну же, Артур. Не будь таким деликатным.

– Это нечестно, Памела.

– Это так же честно, – она снова выставила палец, – так же честно, как и в том случае, когда ты вынул из сумочки Мэри Проберт ее письма и прочитал их от начала до конца.

– Этого нам не нужно было делать.

– Нам?

– Но ведь ты их потом тоже читала, Памела?

– Это никому нисколько не повредило. Ты тогда так сказал. А эта затея ничем не хуже.

– А как бы тебе понравилось, если бы кто-то с тобой такое проделал?

– Да как бы я могла возмущаться, если б не знала, что за моей спиной что-то происходит? Ну же, Артур. Не будь таким застенчивым.

– Мне нужно подумать.

– Может, великий радиоинженер не знает, как соединить микрофон с динамиком?

– Проще простого.

– Ну так действуй. Действуй же.

– Я подумаю и потом дам тебе ответ.

– На это у нас нет времени. Они могут явиться в любую минуту.

– Тогда я не буду этого делать. Не хочу, чтобы меня застукали за этим занятием.

– Если они явятся, прежде чем ты закончишь, я просто попридержу их здесь. Ничего страшного. А сколько, кстати, времени?

Было почти три часа.

– Они едут из Лондона, – сказала она, – а уж отбудут никак не раньше чем после ланча. У тебя много времени.

– Куда ты намерена их поселить?

– В большую желтую комнату в конце коридора. Это ведь не слишком далеко?