– Хорошо, что еще хоть в четверг работают. У нас в Ираке вообще никто не работает, – заметил Хуссейн. – Всё стоит, производства заброшены. Союз раньше много помогал, а сейчас нет Союза, некому помочь… А во всём проклятый Буш-отец виноват!.. Он же преступник, его под трибунал надо! – рубанул он рукой по воздуху.

– Почему? – удивилась фрау Грюн. – При чем тут Буш-отец?

– А кто в 91-м по приказу своего сообщника, Саудовской Аравии, и с помощью продажной Турции Ирак разбомбил?

– Да, все мы под американцами ходим, – вздохнула фрау Грюн. – Кстати, сейчас по радио сказали, что опять какой-то палестинец себя на бомбе взорвал. Не могу этих людей понять. Идею свою уважают, а себя – нет.

– Бомбы есть – ума не надо, – отозвался Хуссейн, вспомнив старую шутку о разнице между демократией и тиранией: в демократии – много голосов и одно оружие, а в тирании – один голос, но много оружия.

– Хорошо сказано. Ну, пойду посмотрю, как дела. – Фрау Грюн ловко соскочила со стола. – А вы, Хуссейн, идите, разберитесь там с вашими, узнайте, на сорани или корманчи они говорят, чтоб потом не было недоразумений.

И она бесшумно исчезла. Хуссейн тоже пошел, проклиная по дороге Турцию, семью Бушей и всех евреев мира. А я сел на подоконник, уставился в окно, стал ждать, вспомнил свой первый приезд в лагерь… Тоже был снег, запотевшие окна, белый пейзаж…

Да, с разными людьми столкнула тут судьба, свела на несколько жизненно важных часов, переплела кармы… В начале люди обычно напряжены и насторожены, в конце – спокойны и раскованны. Хорошо, когда начальное недоверие меняется на конечную благодарность. И плох тот толмач, с которым происходит наоборот. А впрочем, не все ли равно? Атомы встретились, столкнулись, разлетелись…

Пришла фрау Грюн с папкой и, передавая ее мне, сказала:

– Вот дело матери. А дочка попозже будет готова… Компьютер у секретарши что-то барахлит…

– Кто это у нас сегодня? – принимая папку, спросил я.

С фотографии на меня взглянуло лошадиное лицо с многострадальными глазами бывсовчела и большими грубыми скулами времен татарского ига:

фамилия: Чичерина

имя: Варвара

год рождения: 1946

место рождения: г. Маргилан, Узбекистан

национальность: русская

язык/и: русский

вероисповедание: атеистка

В приемной Хуссейн грозными окриками наводил порядок, указывая, кому за кем идти. В другом углу, близко друг к другу, почти прижавшись, сидели две фигуры: большая, широкая, и малая, щуплая. Лиц против света не разобрать. Я подошел ближе.

– Варвара? Чичерина?

– Я самая! – встала большая женщина во весь свой высокий рост. Не только лицо лошадиное, но и фигура. Здоровая мосластая ломовая из страшного сна Раскольникова.

– А это дочь?

– Да, Аннушка. – Женщина широко пряданула головой. – Доченька.

Та тоже встала. Около мамы-лошади она смотрелась жеребенком с конским хвостиком и гнойными прыщиками на вытянутом лице. Ногти покрашены темно-зеленым лаком, отчего руки похожи на лапки с коготками.

– Так, дорогие мои. Я ваш переводчик. Вначале пойдет мама, потом дочь.

– Ясно, – кивнула Варвара, а Аннушка тихо зашипела:

– Я тут одна не останусь, мне страшно. – И она покосилась на Хуссейна, который что-то азартно объяснял папе-курду с висячими усами и глубокими морщинами на небритых щеках.

– Не бойся. Вон охрана сидит, тут тебя никто не тронет, – кивнул я на Бирбауха, занятого раскладкой почты. На его окне уже блестели две порожние бутылки из-под пива. («Ну и что, что всего 4,5 градуса?.. Градус к градусу – вот и набегает»). – Нет, я с вами пойду, – заныл жеребенок.

– Сколько ей? – удивился я.

– Да двадцать пять уже. Не маленькая. Ну чего ты, Аннушка, в самом деле? – погладила ее по голове мать. – Сиди тут, я скоро приду. Вон, журнал почитай… Кто тебя тронет тут?

Видя, что Хуссейн пока не собирается идти (он обсуждал теперь с папой какую-то справку, указывая, как на невольничьем рынке, на одного из детей), я пропустил Варвару в дверь. Она покорно зашагала впереди. При ходьбе ее сходство с лошадью стало сильнее – она не только топала ногами в подкованных сапогах, но и как-то странно и часто мотала головой, как бы отбиваясь от назойливых мыслей или мух. Круп двигался мерно и ходко.

– Такая застенчивая дочь? – спросил я.

– Поздний ребенок, я ее в тридцать родила, – обернулась она (я чуть не налетел на ее широкую спину). – Да и запугана очень…

– В тридцать? – усмехнулся я. – Тут в Германии в тридцать только о замужестве начинают подумывать!..

– Так то тут. А я в Узбекистане выросла. Там сами знаете, какие законы. Нашу семью в блокаду из Ленинграда в Узбекистан переселили, там и родилась. Назад уже не вернулись… Жили там тихо-мирно, пока вот вся эта переройка не пришла… Перерыли всё, перекопали… – Она подвигала большими скулами в угрюмой улыбке. – Пришлось в 90-м году в Кострому бежать…

– Почему именно в Кострому?

– Да муж мой беглый, алкаш проклятый, там жил…

Мы вошли в музгостиную. Фрау Грюн приветливым жестом попросила Варвару раздеться. Та скинула плащ. Была она широкотела, костиста, высока, одета в странный полумужской пиджак. Бурые, начавшие редеть волосы, вытянутое лицо. Перед аппаратом сидела строго и прямо, но дважды мигала именно в тот момент, когда фрау Грюн щелкала затвором.

– Ну и реакция! – Фрау Грюн попробовала в третий раз. Вышло.

Потом Варвара долго и тщательно мыла руки, сильно двигая лопатками и локтями, так что фрау Грюн даже одобрительно подмигнула мне – мол, какая тщательная, молодец. Наконец, мы принялись за уточнение данных.

– Имя, фамилия, год рождения – все верно… – бегло проглядела Варвара предварительные записи. – Да, место рождения – Узбекистан.

– А какой паспорт у вас?

– Российский, вот пожалуйста. – Она вынула из кармана плаща паспорт и положила на стол.

– Спрячьте в дело, – вполголоса сказала мне фрау Грюн и тут же добавила: – Хотя чего я вам говорю – вы и сами всё уже знаете.

– Да. И вы были моей крестной мамой, всему научили, все показали… – поддакнул я льстиво.

Чуть порозовев, она ответила:

– Учить особо нечему. Все и так ясно. Спросите, кстати, как это у нее российский паспорт, если она родилась в Узбекистане? – Она заглянула через мое плечо в анкету.

– Я как раз об этом спрашивал.

Варвара мотнула головой:

– Муж-алкаш помог, сделал. Он тогда еще не так пил, успели… И мне, и доченьке…

– Сам он из России? – уточнил я.