Он так устал! Устал от меня! От себя! Белый флаг выпал из его крепости... Ему стало все равно! Так же, как и мне! Насрать на эту человечность, которая выбрасывает белый флаг!.. Вскочи я сейчас и перережь себе глотку, он бы и ухом не повел! Он сидел сгорбившись... В эту минуту я понял своего отца. Это оказалось так просто и сразу...

Ну, как?! Веселая у нас была жизнь?! А? Странная семейка? Не правда ли?..

Все эти символы! Отец—сын, мать—отец, отец—дочь... Да нет никаких семей! Ни семей, ни семейных отношений!.. Есть только люди... Просто люди, оказавшиеся в одном месте...

А что со мной?.. Да ничего особенного... Я просто был болен и здоров как бык! Просто смертельно здоров...

У всех нас один ад... «Те же яйца, вид сбоку!»

------------------------

------------------------

Той зимой многие узлы развязались сами собой. Как шнурки! Но на них надо было все-таки наступать! Что касается меня, то я топтался на этих шнурках, плясал, наступал и падал... Я ни черта не понимал. Просто было много энергии. Атом в жопе!

Во-первых, Витька Рыжий... Хотя о нем попозже.

Дядя Георгий... Он мне помог с этим мертвым псом. Мы с ним отделили голову. Вернее, это он отделил, а я носился вокруг, никак не мог стоять на месте. Точно атом в жопе! Он не обращал внимания на мою беготню.

Был вечер. Он принес в подвал все, что нужно. А я притащил пса, завернутого в коврик. Дядя Георгий улыбнулся, когда я стоял и умолял его взглядом...

Он глазами показал на ковер. Я откинул край. Минуту, всего минуту он постоял над псом, а потом снял сапоги и положил их рядом с трупом. Он снял куртку и, свернув, дал ее мне. Потом опустился и встал коленями на сапоги.

Это было как молитва... Он будто совершал обряд. Я кружил вокруг них. Это тоже было ритуалом. Я замыкал их в священный круг.

Дядя Георгий только два раза попросил, чтобы я вытер пот у него со лба. Он сам был в перчатках. В хирургических перчатках. Сначала, одним ударом сапожного ножа, он отделил голову. Он ее отодвинул и посмотрел на меня. Я остановился на секунду. Это было все, что нужно. Только голова... Только эта слепая голова... Эта реликвия... Глаз не было. Ворон выклевал глаза. Мозга не было... Ворон выклевал мозг... Языка не было. Ворон выклевал язык.

И тут дядя Георгий запел... Это была не песня. Нет. Это просто мелодия.

«Что ж ты вье-о-ошься, че-о-орный во-о- орон, на-ад ма-ае-ею га-а-лавой...»

Он пел без слов. И продолжал работать с головой. Осторожно, но уверенно он сделал надрез вокруг носа... Над зубами... Потом около глаз... Он будто делал это уже не раз. Так уверенно и спокойно мне было...

А когда он снял шкуру, передо мной лежал пустой, как раковина, череп... Он белел на коврике... Дядя Георгий достал спирт и протер череп. Он держал его как абажур. А источник света?! Лампочка?! Это я должен был ее вставить! Это воспоминание... Это послание красоты и смерти... Оно и было тем источником света!

«Все», — сказал дядя Георгий. И протянул мне череп. Я еле-еле натянул перчатки еще до этого! Мне не терпелось!

Череп был размером с небольшую кружку. В нем было столько разных углублений! Столько частей! Столько швов! Его можно было читать, как книгу!

Я знал, как отблагодарю дядю Георгия. Он стоял передо мной, надо мной... Такой высокий, такой красивый в свете фонарика... Я откашлялся и сказал, что написал для него одну легенду. Он засмеялся.

«Легенду... Да, дядя Георгий... Легенду... Я там написал про вас... И еще кое-что...» Он перестал смеяться. Он только улыбался: «Как называется? »

--- Легенда о короле Агнсте, — сказал я и зажмурился. Так я давно не краснел. Я никогда еще не был так близок к самому себе! К центру, вокруг которого все кружилось! Это было как объяснение в любви! Его глаза были так близко! Такие огромные, такие синие!

Никогда не замечал, какие они неестественно синие! Я вдруг понял, что не смогу! Все провалилось! Я сорвался с места! И, как укушенный, бросился бежать! Все бросив! Только череп был в руках. Я вылетел из подвала как ошпаренный...

Если страсть пожирает тебя, нет места для человека! Ты не можешь с ним быть! Это невыносимо! Убежав, ты уносишь свою любовь... Свою икону, свою реликвию...

Это как схватить раскаленный меч... Как надеть кольчугу, которая еще светится... Как шлем, который только что выкатился из горна...

Я убежал. Я не смог дождаться, пока все остынет. Я не мог ждать. Когда меч остыл, он тебе уже не нужен! В этом-то все и дело!

-------------------------

-------------------------

И все-таки я должен был схватить этот меч! Но это произошло чуть позже. Дядя Георгий все понял.

Большие страсти рождают большие предательства. Предатель достоин своего божества... Только фальшивые медали имеют одну сторону!

Было воскресенье. Лег снег.

Он зашел за мной, чтоб вместе пойти в деревню к матери Игоря.

Я боялся показаться ему на глаза. Я даже нассал в чайную чашку! Мать ее забыла, когда пошла открывать дверь.

Только бы не проходить мимо него в туалет! Я выплеснул мочу в форточку и сидел тише воды, ниже травы!

Но меч уже лежал в горне, раскаленный... Он разговаривал с матерью. Отец куда-то смылся — по дружкам, наверное.

А потом все стихло. И я понял, что он идет сюда! Сюда! Ко мне, в эту комнату!

И не успел я шмыгнуть носом, он уже вошел. А мать, она будто знала, в чем дело! Она меня собирала как на войну! Он посмеивался, наблюдая, как я не могу попасть в эти ебаные «прощай молодость»! Как я путаюсь в пуговицах! А эти носки?! Они меня довели! Скатывались все время в жгут! Я их стянул и сказал, что пойду в простых. Мать запротестовала, но дядя Георгий ее успокоил взглядом. Что за черт?! Он имел над ней власть! Может, он и был мой настоящий отец! А если нет, откуда у него такая власть?!

«Шапку! А шапку! — кричала мать. — Холод собачий!»

Я надел это кроличье гнездо на башку, а потом, когда мы достаточно отошли, снял и засунул за пазуху.

Мы шли молча. Две черные фигуры. Все, кроме нас, было белым.

--- Ты что такой хмурый? — сказал он.

Я промолчал. Он еще спрашивал! Ха! Почему я такой хмурый?!

Мы шли через поле. Так далеко от всех.

Я поднял глаза. От свежего снега его лицо мне показалось таким старым... Таким вдруг постаревшим...

Он почему-то отрастил бороду. Детям об этом не докладывают. Я смотрел снизу на его седущую щетину... На его голую шею... Он был такой живой в эту минуту! Такой ясный и спокойный! Дети это чувствуют очень сильно! Благодать так молчалива... Только отчаянье хочет кричать! Я мычал, как немой... От счастья быть с ним.

Я хотел остаться с ним! Здесь, в этом поле! Идти куда-нибудь... И никуда не приходить с ним вдвоем!