Тьма взирала на нашего подопечного с присущим демонам хладнокровием. Ей графеныш тоже не слишком нравился, но вонато понимала (даже, кажется, лучше, чем ее хозяйка), что упускать такого богатого и знатного клиента нельзя, и по возможности старалась помочь мне, привычно играя роль воспитанного демона при богатой дамочке. А между тем высматривала потенциальных врагов и отвлекала меня от мрачных мыслей, в которых раз за разом фигурировали пыточные застенки, палаческий инвентарь и распятый на дыбе Торин.

Отношения с моим подопечным портились столь катастрофически, что вскоре я готова была раз за разом повторять: "Торин, прости, я была неправа" - лишь бы он перестал кривляться и смотреть на меня так, будто готов придушить голыми руками. Не страдающему от избытка ума аристократенку не нравилось все: моя манера ходить, говорить, улыбаться и носить под платьем оружие. Его не устраивала моя нелюбовь к кофе, вошедшему в большую моду при дворе. Ему не пришлось по сердцу вышивание, которое я, как всякая благородная леди или только пытающаяся ею казаться, носила в маленьком кошеле на поясе и вытаскивала в приличествующие случаю моменты. Его не приводили в восторг мои попытки привить ему хороший вкус или хотя бы следить за гардеробом. И уж подавно склочного и капризного графеныша раздражала искренняя симпатия и даже некоторое подобие заботы, с которой относился ко мне Лорранский-старший. Может, Торин ревновал (хотя кого к кому?). Может, просто не понимал, как можно любить кого-то, кроме его самого. А может, элементарно бесился со скуки и от нечего делать цеплялся ко всем.

По мне, так хорошая порка пошла бы Лорранскому-младшему только на пользу. К сожалению, никому бы и в страшном сне не привиделось столь жесткое и действенное воспитательное средство в применении к благороднорожденному. Поэтому вкус березовой каши Торин так и не познал. А зря. И из него, глядишь, толк бы вышел, и окружающие большое моральное удовлетворение получили.

Осень в городе - совсем не то, что в сельской местности. Багряная охра лесов и рощ да умирающая патина лугов, воспеваемые не одним поколением романтиков и поэтов, в больших человеческих поселениях превращается лишь в холодный туман, колкий лед под каблуками да серые неприглядные сумерки, висящие над домами круглосуточно, за исключением лишь самых темных ночных часов. Даже Каленара, всегда казавшаяся мне веселой молодухой в нарядном платье и цветастом платке, в эту ненастную пору года гляделась вдовой, облаченной в скромное платье неприглядного серого цвета, только что похоронившей мужа и теперь сумрачно размышляющей, на что ей жить дальше. Впрочем, муж, наверное, был старый, жадный и нелюбимый, потому что к ночи столица Райдассы, несмотря на неприятную погоду, оживала и расцветала сотнями огней. Если продолжать сравнение с вдовой, можно сказать - набрасывала на плечи яркую шелковую шаль и начинала кокетливо коситься в сторону неженатого соседа, не забывая изредка ронять на надушенный кружевной платочек слезу, дабы не быть обвиненной в нарушении приличий.

Осень в городе - время ярмарок и торжищ. И их не напугать даже хмурой плаксивой непогодой. Селяне свозят в столицу плоды своих летних трудов и продают или обменивают краснобокие яблоки, мешки с житом и сеном на ленты для дочерей, горшки для жен и ножи для сыновей. Какофония из воплей торговок, мычания волов, скоморошьих выкриков и детского смеха под серым недоверчивым небом кажется особенно пронзительной и веселой; для любого горожанина она звучит сладкой музыкой, в который каждый легко найдет себе аккорд но вкусу и с наслаждением подхватит его, стараясь не думать о предстоящей долгой и холодной зиме с ее вьюгами и метелями, а также неизбежной хандрой и тоской по солнечным летним денькам.

Осень в городе - приволье для воришек и мошенников. Наивных и неопытных селян, понаехавших на столичные базары и ярмарки, надуть намного проще, чем подозрительных каленарцев, за долгие десятилетия уже привыкших подкармливать гильдии воров и грабителей, но относящихся к ним с присущим всякому честному (или не очень честному) человеку недоверием и злобой.

Осень в городе - пора тоски и хандры среди аристократии. На пикники и балы на открытом воздухе уже выезжать холодно. Повисшие над Каленарой и пригородами тучи в любой момент могут расплакаться пресными ледяными слезами, а бродяга-ветер, подобно всем бездомным, не испытывает должного почтения к прекрасным леди и готов без сантиментов задирать им юбки и срывать шали с полуобнаженных плеч. Вечеринки в саду отменяются по тем же причинам. Охотничьи выездки любят далеко не все, да и не принято на них постоянно дам таскать - их прекрасные очи явно не предназначены для созерцания той жестокости, которой отличаются гончие псы и егеря по отношению к загнанной дичи.

Осень в городе - это долгие темные вечера у камина, мокрые ноги, тяжесть напитавшейся водой куртки на плечах, книги в недорогих деревянных обложках, спицы и пяльцы, покрасневшие от холода руки, сводящий с ума аромат поздних яблок, небесные слезы на щеках, шумные торги с продавцами дров, склоки с завышающими цены молочниками и угольщиками, отороченное мехом домашнее платье, ставшая привычной меланхолия, грязь и лужи на улицах, сосущая пустота на месте сердца, привычные улыбки соседям, женщины в длинных плащах, мужчины в кожаных колетах, подогретое вино с пряностями и сахаром, золотые монеты опавших листьев на брусчатке, рвущая душу тоска, чуть великоватая вязаная шапка и алмазная уверенность в том, что следующий сезон уж наверняка принесет счастье.

Осень в городе - время забав и развлечений. Для простолюдинов - кулачные бои, скоморошьи пляски, балаганные представления и непременные горячие блины. Для скучающей, пресытившейся вечеринками аристократии - рыцарские турниры и большой королевский бал.

Беда пришла оттуда, откуда я ждала ее меньше всего. Да и не я одна, если честно. Стража, ворвавшаяся ввечеру в поместье, стала неприятной неожиданностью не только для меня, но и для Торина, и для милорда Ирриона, и для всей прислуги.

- Это что еще такое? - неприятно удивился мой подопечный. В глазах его явственно читалось негодование. Вот - говорил весь вид Торина,- вот остался на один вечер в родном доме, не поехал ни на какие рауты, так развлечения сами его нашли. Более чем сомнительные и подозрительные развлечения, надо заметить.

- Милорд Торин Лорранский? - звонким голосом недавнего пажа или герольда пропел молоденький капитан с густой копной роскошных светло-русых кудряшек и тоненькими щегольскими усиками над верхней губой,- Именем короля вы арестованы!

- Чего? - схватился за сердце Иррион. Уже одно это показывало, как сильно сдал Лорранский-старший - еще полгода назад он сцепил бы руки не на груди, а на рукояти шпаги или меча.- По какому праву?

- По личному приказанию ее величества королевы Родригии,- несколько смущенно пояснил капитан, щелкая каблуками и на всякий случай отдавая честь. Его подчиненные, явно не испытывая никакого желания вязать благороднорожденного и насильно волочь его куда бы то ни было, рассеялись по кабинету, в котором мы коротали вечер, и начали с интересом присматриваться к предметам обстановки и стоящим в шкафах фолиантам. И вот уже изящная серебряная фигурка замершей в охотничьей стойке гончей исчезла в чьих-то бездонных карманах, и жалобно заскрипело сломанное неловкой рукой перо, и звучно грохнулась об пол доска для мартаки, и покатились по ковру упавшие с нее фишки и фигурки.