задать. И, минуя всяческие предисловия, Степняк стал говорить об одесской гимназистке Виктории Гуковской. Она участвовала в демонстрации протеста против смертного приговора Ивану Ковальскому. Викторию сослали в Сибирь на шесть лет. Одинокая, беспомощная, нищая, через два года она повесилась в Красноярске.

Доктор Веймар, известный врач, прославившийся еще на Балканах своими операциями, был сослан в Сибирь. За что? За то, что учитель Соловьев взял у него револьвер. Сказал, что для целей самозащиты, а наутро выстрелил в царя. Веймар умер в ссылке от чахотки.

Революционерка Мария Коленкина жила у своей подруги художницы Малиновской. Жандармы ворвались в квартиру и арестовали обеих. Художница просидела под следствием в одиночной камере два года. И, не выдержав пытки допросов, сошла с ума и умерла в тюремной больнице.

Он говорил сухо. Без подробностей. Краткость рассказа в такой аудитории больше поражает воображение, чем детали. Ему даже казалось святотатством украшать свой рассказ подробностями, ссылаться на свои впечатления и переживания. Но его память в это время бушевала. Бессвязные картины, полузабытые лица... Шурочка Малиновская, хорошенькая, кудрявая барышня, поила его чаем с кизиловым вареньем, когда он собирался в Одессу, чтобы устроить побег Волховскому. Тюлевая штора, шаткая этажерка с книгами, он видел даже керосиновую лампу на ее столе, с голубым фарфоровым колпаком, он разрисован китайскими фигурками, и вязаную пестренькую салфеточку на комоде, где стояло зеркало, и как она перекрестила его в темной передней и сказала:

— Поезжайте. С вами ничего не случится. Я все время буду думать о вас.

И еще отчетливо, как вживе, виделись капли крови на белоснежной медвежьей шкуре в спальне Веймара. На кровати лежал неизвестный юноша в беспамятстве. Его никто не знал. Не знал и хозяин дома. Какие-то студенты втащили его в квартиру либерального доктора и скрылись, ничего не сказав, были уверены, что помощь будет оказана. Он и тогда не знал ни начала ни конца этой истории, но ясно представлял сейчас алые капли крови на белой шкуре, блеск инструментов доктора, окровавленные бинты...

Сиплый голос выкрикнул из рядов:

— А разве у вас нет законов?

Он посмотрел в зал, пытаясь разглядеть спросившего. Увидел суровые лица в бакенбардах, со шкиперскими бородками, фигуры в клеенчатых куртках, спокойные, недвижные. Докеры. Да разве же это грузчики? Можно ли представить, что эти джентльмены делают то же дело, что и наши волгари, разве что баржи волоком не тянут?

Он отпил воды из стакана, переспросил:

— Есть ли у нас законы? Попробуйте решить этот вопрос сами. А чтобы было яснее, я расскажу вам об административной ссылке в России. Об этом апофеозе бесправия, венчающем царское правосудие.

Эк выразился! .Занесло. «Апофеоз», «венчающий»... Надо попроще. Получше следить за собой.

И, стараясь говорить еще суше и деловитее, он стал объяснять, что административно сосланный может и не совершать преступления, не быть виновным в нарушении закона. Достаточно оказаться на демонстрации или студенческой сходке, которые власти считают «вредными для общественного порядка». Так же опасно оказаться и в обществе людей, имеющих репутацию неблагонадежных. Без суда и следствия неосторожного выдернут с корнями из родной почвы, отошлют в тундру, в тайгу, велят через день являться в полицию. Ведь участковый должен быть ежечасно уверен, что сосланный не переместился по собственной воле.

Часто обвиняемому не сообщают, в чем он провинился. Он не имеет права проверить показания свидетелей. Не может вызвать свидетелей, опровергающих обвинение. Он в этом случае рискует, что их также причислят к «нежелательным лицам» и отправят в дальние края. Обвиняемый не может требовать допроса, для него закрыта и пресса.

Все связи арестованного обрываются так внезапно, что родные и близкие месяцами не могут найти исчезнувшего без следа.

Писатель Станюкович, автор многих романов, возвращался на родину из Баден-Бадена. Там еще оставалась его семья. На границе Станюковича арестовали, он очутился в Петропавловской крепости. Переписка настрого запрещена.

Жена вернулась в Россию и была в отчаянии, металась по городу, считала, что муж погиб. Никто из друзей не видел его и не знал о его возвращении. Все поиски были безуспешными. Наконец в главном жандармском управлении ей удалось выяснить, что за связь с революционными народниками-эмигрантами он был выслан в Сибирь на три года. Журнал был закрыт. Издатель разорен.

Несколько молодых докеров протопали на кухню. Трое из них, пренебрегая ужином, задержались у дверей. Степняк показал им, где можно сесть, переждал минуту и продолжал:

— Доктор Белый, заведующий больницей в маленьком городке в Малороссии, принял на работу двух курсисток. Они не закончили медицинские курсы в Петербурге. Только потом выяснилось, что обе были исключены за неблагонадежность. Виноват, конечно, не осведомился. Но поплатился за это ссылкой на Крайний Север, в Верхоянск.

Сотрудник журнала «Отечественные записки» Бородин за статью, найденную у него, был сослан в Якутскую губернию. Это была копия статьи, а ее подлинник пошел в набор. Четыре месяца Бородин шагал по этапу в сером арестантском халате с бубновым тузом на спине, а в это время статья его благополучно вышла в свет. Петербургская цензура сочла ее «вполне безвредной».

Бывало и так, что за дружеские связи с кем-либо люди попадали в ссылку. Подследственного суд оправдывал, а его приятель продолжал пребывать в местах весьма отдаленных.

Он вдруг запнулся на слове «отдаленных», не сразу вспомнив, как это по-английски. И все, о чем он рассказывал с таким сдерживаемым жаром, показалось ненужным, скучным, неинтересным. Смутился, сделал долгую паузу, улыбнулся горькой улыбкой и спросил:

— Я не надоел вам, друзья?

В зале зашумели. Можно было разобрать отдельные голоса:

— Говорите, говорите, сэр!

— Не бойтесь, что это нам приснится!

— Откуда же у полисменов такая власть?

— А разве у вас нет прокуроров?

Перегнувшись через стол, Моррис шепнул:

— Все, что вы рассказали,— это средневековье девятнадцатого века. И такое творится по эту сторону Урала!

Вмешался и белокурый секретарь. Видно, что рассказ Степняка очень его взволновал.

— Все, что вы говорите, удивительно. Ошеломляет. Но ведь есть же в вашей стране правительство? Есть же оппозиция? Как же это получается?

— Как это получается? — переспросил Степняк.— Англичанину это нелегко понять. Казалось бы, в государстве бюрократическом, где каждая акция властей подтверждена документом, заприходована, подписана, казалось бы, там не может быть беспорядка и ошибок. На самом деле все происходит иначе. Решение судьбы несчастного, заподозренного в неблагонадежности, документ о его направлении в места не столь отдаленные или, наоборот, весьма отдаленные,— он с особым удовольствием дважды повторил это трудное слово,— должно быть подписано министром внутренних