Помню, как за месяц или полтора до начала войны донесение прислал представитель нашей разведки в советском посольстве в Берлине Кобулов (младший). Этот разведчик сообщал очень подробные сведения, которые подтверждали усиленную подготовку германских войск и переброску их к нашей границе. Подобные же сведения давал представитель разведки Генштаба Военно-морского флота Михаил Воронцов. Сталин это все также отверг, как подсунутую ему дезинформацию.

За несколько недель до начала войны германский посол в СССР граф Шуленбург пригласил на обед приехавшего в Москву Деканозова. В присутствии своего сотрудника Хильгера и нашего переводчика Павлова Шуленбург довел до сведения Деканозова, что в ближайшее время Гитлер может напасть на СССР, и просил передать об этом Сталину. Реакция Сталина и на это крайне необычное для посла сообщение оставалась прежней.

Наша стратегическая линия заключалась в том, что чем глубже Гитлер завязнет в войне на Западе, тем больше будет времени у нас для подготовки к войне с фашизмом. Сталин и все мы знали, что столкновение неизбежно, но мы считали, что еще недостаточно готовы к этому.

Перелет первого заместителя Гитлера по руководству нацистской партией Гесса в Англию 10 мая 1941 г. вызвал большую тревогу у Сталина и у всех нас. Мы опасались, что Гесс договорится с англичанами и тогда немцы повернут против нас. Информация о том, с чем прилетел Гесс в Англию, была очень скудная, противоречивая. Вызывало беспокойство и то, что в Англии тогда были силы, которые могли пойти на сговор с Гитлером. А как будет вести себя правительство Черчилля, мы не знали. Потом, через некоторое время, оказалось, что Англия не пошла на сговор с Гитлером. Миссия Гесса оказалась безрезультатной, что для нас было очень важно.

За два дня до начала нападения немцев (я тогда, как зампред СНК, ведал и морским флотом) часов в 7–8 вечера мне звонит начальник Рижского порта Лайвиньш: «Товарищ Микоян, здесь стоит около 25 немецких судов: одни под загрузкой, другие под разгрузкой. Нам стало известно, что они готовятся завтра, 21 июня, все покинуть порт, несмотря на то, что не будет закончена ни разгрузка, ни погрузка. Прошу указаний, как быть: задержать суда или выпустить?» Я сказал, что прошу подождать, нужно посоветоваться по этому вопросу. Сразу же пошел к Сталину, там были и другие члены Политбюро, рассказал о звонке начальника Рижского порта, предложив задержать немецкие суда. Сталин рассердился на меня, сказав: «Это будет провокация. Этого делать нельзя. Надо дать указание не препятствовать, пусть суда уходят». Я по ВЧ дал соответствующее указание начальнику Рижского порта. (В 1974 г. я прочитал в записках В. Бережкова, работника нашего посольства в Берлине, что перед началом войны советские суда, стоявшие в германских портах, были задержаны.)

У нас в Политбюро была большая тревога. Не может быть, считали мы, чтобы все эти сведения о подготовке войны Гитлером были фальшивые, ведь концентрация войск на нашей границе остается фактом и эта концентрация продолжается…

* * *

Просчет Сталина в оценке военно-политической обстановки, сложившейся перед началом войны, необъясним. Ведь ему было известно, что у нашей западной границы сосредоточивается огромное число гитлеровских войск (в июне 1941 г. 190 дивизий, более 3500 танков и свыше 50 тыс. орудий). Уже это одно обстоятельство говорило о необходимости немедленно привести Красную Армию в боевую готовность. Вместо этого 14 июня 1941 г. было опубликовано сообщение ТАСС о том, что «по данным СССР, Германия также неуклонно соблюдает условия советско-германского пакта о ненападении, как и Советский Союз, ввиду чего, по мнению советских кругов, слухи о намерении Германии порвать пакт и предпринять нападение на СССР лишены всякой почвы». За день до этого текст заявления ТАСС был передан германскому послу в Москве Шуленбургу. Но германская печать даже не упомянула об этом заявлении ТАСС, что лишний раз со всей очевидностью свидетельствовало об истинных намерениях Гитлера.

Однако Сталин упорно продолжал считать, что войны именно тогда не будет. Советские войска переезжали в летние лагеря, проводили полевые учения, а многие офицеры находились в отпусках. Сталину не хотелось войны, и это свое нежелание, эту свою концепцию он возводил в факт, в который верил и которого неуклонно придерживался, несмотря на то, что этот факт шел вразрез с реальной обстановкой. Мы пытались переубедить его, но это было невозможно.

Кстати, за 2–3 дня до начала войны Жданов уехал в Сочи на отдых. Он был наивен и верил каждому слову Сталина, который разрешил ему ехать. Я лично был тогда крайне этому удивлен, потому что не верил сталинским расчетам.

Иной раз спрашивают: занимался ли Сталин подготовкой страны к обороне и к войне? Принимал ли он необходимые меры для этого?

Неправильно и глупо было бы утверждать, что он не заботился об обороне страны. Он, конечно, принимал те меры, которые он считал необходимыми. Но он исходил из того, что ранее 1943 г. Гитлер не начнет войну.

Спрашивают: насколько он был компетентен в вопросах подготовки страны к обороне и к войне? Понимал ли он вообще в этом деле?

Я бы сказал, он понимал не меньше, чем должен понимать любой политический деятель в его положении. Может быть, несколько больше знал, поскольку быстро все схватывал, и память у него была хорошая. Он запоминал все то, что слышал. Он мыслил логически и мог из малого количества фактов сделать вывод. Правда, не всегда правильно это делал, но считал для себя бесспорным вывод, им сделанный. Требовать от него как от партийного и государственного деятеля больших знаний, чем те, что он проявлял, было, конечно, бессмысленно. Не мог политический деятель глубоко знать такие сложные области, как военная промышленность, военная стратегия, военная техника. Его опыт пребывания на фронтах в Гражданскую войну был недостаточен для того, чтобы знать все военное дело. К тому же, совсем другой характер носили методы, средства вооружения, организация обороны тогда и совсем другое положение было перед Второй мировой войной.

Скорее, этот опыт Гражданской войны не помогал подготовке и ведению Отечественной войны, а мешал. Это чувствовалось и на Ворошилове, и на Буденном, которые считали себя хорошими, опытными командирами, вождями Красной Армии.

* * *

В чем можно обвинять Сталина, и в чем он виноват действительно в области подготовки страны к обороне? В том, что он не имел правильного представления, что на самом деле необходимо для того, чтобы не уступать фашистам в военной подготовке. В том, что самые грамотные, самые опытные в военном отношении, самые образованные военные руководители, которые читали военную литературу, писали сами, которые следили за развитием иностранной военной техники, знали германскую армию – Тухачевский, Уборевич и вместе с ними еще большая группа военных, почти все командующие округами, все начальники управления, которые заказывали вооружение, составляли программу вооружения армии, типы вооружения, которые разрабатывали уставы Красной Армии, обучали боям, тактике наступления и отступления (ибо не бывает войны без отступления, нельзя обучать только наступлению, ибо отступление бывает необходимым), – все эти кадры были ликвидированы. И это не десяток, а на несколько порядков больше, причем самых выдающихся. Навсегда выбыли из строя 30 тыс. офицеров. Репрессировано же было около 40 тыс. офицеров, но около 10 тыс. вернули в строй, когда началась война. То есть к началу войны наша армия лишилась 40 тыс. высших и средних командиров. Не тронули только тех, кто был в 12-й армии, то есть тех, кто был со Сталиным в Царицыне: Ворошилов, Буденный, Тимошенко, Тюленев, Щаденко, Мехлис, Кулик. Каганович, кстати, тоже был там, и это помогло росту его положения в партии.