– А я уже все решила, – сказала мне белобрысая спокойно. – Вот мое заявление. Полагаю, вы не станете чинить мне препятствия и требовать, чтобы я, согласно существующему законодательству, работала здесь еще две недели?

Я подумал, что за две недели работы можно было бы стребовать с нее хоть пару комментариев и обзоров вперед. Но это я только так подумал. Совсем уж мелкой сволочью мне быть не хотелось.

– Разумеется, Елена Сергеевна. – Я вытащил свой паркер с золотым пером и, не торопясь, подписал ее заявление. – Если поторопитесь, еще успеете сегодня застать на месте кассира и получить расчет. Там вам еще премия начислена за материал о российском рынке стрелкового оружия. Или откажетесь получать деньги в такой ужасной продажной газете?

– ЭТИ деньги я получу, – неторопливо произнесла Елена Сергеевна, подчеркнув слово эти, как будто я предлагал ей еще какие-то другие. – Я их заработала. Но больше мне ничего от вас не надо.

Я встал со своего места, белобрысая Елена Сергеевна Лаптева тоже поднялась. Сейчас она выглядела по сравнению со мной чистым котенком, беленьким и пушистым. К сожалению, у этого котенка оказались длинные когти. К сожалению.

– Если вдруг передумаете, Елена Сергеевна, – со всевозможным дружелюбием (откуда что взялось?) сообщил я. – То приходите. Поверьте, нашей продажной газете вас будет не хватать.

– Я тронута, – сказала котенок Елена Сергеевна. – Но я не передумаю.

Некрасов нисколько не удивился.

– О, Макс, входи, – сказал он, таким тоном, словно мы расстались всего полчаса назад. – Подожди, я сейчас… – И он опять склонился над окуляром огромного, чуть ли не в половину комнаты, микроскопа. Микроскоп был гордостью МУРа. В отличие от всех своих рядовых собратьев этот имел собственное имя – Левенгук и, как вполне серьезно уверял гостей Некрасов, телескоп с точно такой же разрешающей способностью мог бы позволить без помех рассматривать поверхность Марса как собственный потолок. Правда, Некрасов использовал свой замечательный оптический прибор, только чтобы смотреть в глубь вещества, а не в космос.

– Ты открыл наконец нечто великое? – спросил я, с любопытством оглядывая лабораторию. С тех пор как я тут побывал последний раз, здесь произошли существенные изменения. В основном за счет уменьшения свободного места и увеличения числа разнообразных хитрых приборов, назначение которых я бы не смог определить даже под пыткой.

– Угу-угу, – сказал Некрасов, не отрываясь от окуляра. – Подожди-подожди… Еще секундочку…

Я прислонился к матово блестевшей дверце вытяжного шкафа и взял в руки какую-то синюю пробирку. На дне ее лежало несколько изящных кристаллов.

– Лучше поставь ее на место, – посоветовал мне бдительный Некрасов, по-прежнему глядя в свой микроскоп. – Это главный ингредиент так называемого виндзорского коктейля. Англичане дали на экспертизу. С помощью этой штуки боевики из ИРА чуть не разнесли Тауэр. Нитроглицерин по сравнению с этими кристаллами – детская игрушка. Тот, кто синтезировал эту взрывчатку, гений. Там есть просто потрясающей красоты молекула. Если хочешь, ты сам потом посмотришь под микроскопом.

– Спасибо, как-нибудь в другой раз, – быстро ответил я и, стараясь не делать резких движений, водрузил пробирку на место. Что-либо трогать здесь почему-то расхотелось. Слева от вытяжного шкафа висел пистолетный стенд. Представлены на нем были, по всей видимости, такие редкие модели, что я узнал только старый семизарядный «вальтер» – и то лишь случайно: у международного террориста Нагеля, которого мы недавно брали вместе с Интерполом, была точно такая же машинка. И если бы не чуть-чуть везения, знакомство с таким «вальтером» могло бы оказаться вообще последним в моей жизни. К счастью для меня, даже хваленая немецкая техника иногда подводит. Тем более, если ты эту технику чистишь и смазываешь через пень колоду.

Справа от вытяжного шкафа стоял на собственных ножках какой-то сложный электронный агрегат, похожий на гибрид телевизора и стиральной машины. Из-под днища агрегата выползал пучок разноцветных проводов, которые, переплетаясь и расходясь, расползались затем вправо и влево и скрывались во внутренностях трех каких-то других приборов. Последний из трех приборов одноглазо светился лампочкой и недружелюбно гудел.

– Ну, вот и я, – проговорил Некрасов, отклеившись от своего Левенгука и потирая лицо. Вокруг его правого глаза краснел след от окуляра, – извини, что заставил тебя ждать. Чаю желаешь?

– А как же, – сказал я, хотя и не особенно желал.

Это был ритуал, от которого нельзя было отказываться. Каждый раз я не без сомнения брал колбу с янтарным горячим напитком, подозревая, что в этой же самой пробирке хозяин лаборатории держал когда-то тринитротолуол или, хуже того, какой-нибудь цианид натрия.

Впрочем, чай каждый раз был замечательный и всегда новый сорт. Коллеги Некрасова из Скотленд-Ярда никогда не присылали ему банальный «Липтон», всякий раз изыскивая что-нибудь экзотическое. Последний раз мы пили бирманский, с лепестками травы айяк. В этот раз чай был из Малайзии, с необычным, хотя и довольно приятным, привкусом.

– Так что у тебя? – как бы между прочим спросил Некрасов, сделав пару глотков. Я протянул ему все свои трофеи – патрон, репертуар с отпечатком и конфискованный у громилы пистолет.

Сергей принял у меня все это с лицом, несколько даже разочарованным. Очевидно, он ожидал чего-то более любопытного, чем рутинные оружие и отпечатки.

– Только-то? – пожал он плечами, – Такой пустячок тебе могли бы сделать к у тебя на Лубянке. Дима Прокудин у вас там есть, почти мой ученик. Правда, халтурит иногда…

– Мне нужно быстро, Сережа, – сказал я, стараясь не обращать внимания на какой-то нервный некрасовский тон. – И желательно без бумажной волокиты. У тебя с этим проще, чем у нас.

Некрасов кивнул.

– Что верно, то верно. Мы бы в бумажках просто утонули. Так что случилось, Макс?

Не вдаваясь в подробности, я рассказал Некрасову про «Кириченко». И про то, что к завтрашнему утру мне надо уже выдать генералу какой-то результат. И еще о том, что с результатами пока негусто, трое побитых мордоворотов в счет не идут.

– Завтра к семи утра приходи сюда, – подумав, предложил Сергей. – Мне все равно, похоже, здесь ночевать. Ночью и компьютер посвободнее, и в картотеке народа нет. Сделаем все в лучшем виде. Идет?

– Идет! – обрадовался я. – Считай, что опять за мной должок.

– Ерунда, – решительно проговорил Некрасов. – Работа ведь такая. – Он покрутил пуговицу своего рабочего халата, что означало величайшую степень некрасовской задумчивости.

Я молча смотрел на Сергея, уже предполагая, о чем он меня может спросить. Ах, если бы я знал ответ… Политика, чтоб ей пусто было. Любимый Сережин конек. Кажется, теперь уже опять небезопасный.

– Ты думаешь, все это неспроста? – произнес он наконец. – Думаешь, весы качнутся?