к прогрессу, продвигаемому элитой (классической или прогрессивной), так и отождествление марксизма со "многими" как фундаментально революционной силой. Скорее, консерватизм, ориентированный на здравый смысл, в первую очередь ориентируется на "здравый смысл" простых людей, особенно потому, что они являются наиболее инстинктивно консервативным элементом социального и политического порядка. Они стремятся к стабильности, предсказуемости и порядку в контексте системы, которая в целом справедлива, и, в частности, в рамках которой перспективы жизненного успеха зависят не только от богатства, образования или статуса. Порядок "общего блага" организуется как своего рода "общественное благо", стабилизирующие нормы и порядок которого делают процветающую жизнь не только возможной, но и вероятной для широкого основания социальной пирамиды. Социальные, политические и экономические механизмы, упорядоченные в соответствии с "общим благом", обязательно и неизбежно будут иметь элиты - чья обязанность заключается в том, чтобы озвучить природу самого блага в конкретном историческом, географическом и политическом контексте, в котором они находятся - но им будет доверено быть распорядителями и хранителями общего блага.

В последние годы глубокая переоценка консерватизма возникла не в результате дебатов на высоком уровне среди интеллигенции, а благодаря хору требований избирателей из рабочего и низшего класса во всем развитом мире. Названный классическими и прогрессивными либеральными оппонентами "популизмом" или "национализмом", отказ от классовых обязательств элиты, характерных для либералов обоих направлений - таких как либертарианские свободные рынки справа и сексуальное либертарианство слева - привел к практическому политическому проявлению "нового" консерватизма. Этот "новый" консерватизм почти во всех отношениях противоположен некоторым основным обязательствам современного либерализма. Он выступает за рабочих, предпочитая политику, защищающую рабочие места и отрасли внутри страны, призывая к более контролируемой иммиграционной политике, поддерживая профсоюзы частного сектора, и призывая к силе государства для обеспечения социальных сетей безопасности, нацеленных на поддержание безопасности среднего класса. Она отвергает прогрессивную приверженность "политике идентичности", в которой человеческая сущность отражается в расовой или сексуальной идентичности. Она социально консервативна, предпочитает "традиционные" браки, отвергает идею о том, что пол эластичен, выступает против сексуализации, процветающей в современной культуре, особенно направленной на маленьких детей. Он все больше поддерживает государственное поощрение и сохранение семьи, а в некоторых странах, например, в Венгрии, приняты законы о поощрении и поддержке брака, создании семьи, финансируемом государством содержании детей и повышении рождаемости. Этот консерватизм в целом патриотичен и поддерживает отдельные национальные идентичности и культуры, отвергая идею космополитизма. Он отвергает глобализацию как экономический и культурный проект. В своей оценке стабильности, преемственности, культурного наследия и национального достояния он является отрицанием более широкого современного стремления к проекту прогресса, который стремится вытеснить, демонтировать и преодолеть все границы и пределы бесконечного выбора и самосозидания.

В общем, этот "консерватизм" не является разновидностью либерализма, но противостоит основному обязательству либерализма - свободе, понимаемой прежде всего как индивидуальный выбор, который рассматривает политическую и социальную сферу как рынок, и инстинктивному антитрадиционализму. Он исходит из примата семьи, сообщества и человеческих благ, которые могут быть обеспечены только усилиями политического сообщества, а не приматом индивида. Предсказуемо, он встретил яростное сопротивление со стороны современных либералов, как "классических", так и "прогрессивных". В США она ассоциируется с исторической американской традицией "популизма" и привела к созданию новой оппозиционной коалиции, состоящей из прогрессивных левых и "неоконсерваторов", то есть "сторонников Трампа", которые все это время были классическими либералами. В своей основе этот "новый" консерватизм представляет собой подлинную альтернативу двум ветвям либерализма - классическому и прогрессивному, а также революционным обязательствам марксизма, отвергая примат "прогресса" (определяемого по-разному, будь то экономический либертарианизм или социальная революция) в качестве основной цели и задачи современной политики. Вместо этого он подчеркивает стабильность, преемственность поколений, экономику и социальные условия, поддерживающие традиционный образ жизни, а не примат "созидательного разрушения", выдвигаемый его более прогрессивными альтернативами.

Этот "новый" консерватизм на самом деле довольно старый: он является новым проявлением "первоначального" консерватизма, консерватизма, который возник как ответ на либерализм эпохи Просвещения, Французскую революцию и марксизм в восемнадцатом и девятнадцатом веках. Он имеет глубокие корни в традиции британского консерватизма, особенно в том виде, в котором его первоначально сформулировал Эдмунд Берк, и в более поздних вариантах, таких как "демократия тори" Бенджамина Дизраэли или консерватизм одной нации, "социалистическая традиция тори" английского мутуализма, "дистрибутивизм" Г. К. Честертона и Хиллера Беллока, а сегодня - философия и политические программы "красных тори" и "голубых лейбористов". Она была сформулирована и в американской традиции, особенно в длинном ряду "популистских" политических усилий, которые начались с противников Конституции - так называемых антифедералистов - а также в популистских движениях XIX и XX веков, и совсем недавно была мощно реанимирована трудами социального историка XX века Кристофера Лаша. Одна из его особенностей заключается в том, что он не поддается простой политической классификации по оси "левый-правый", как это определено либерализмом, и так же часто может рассматриваться как "левая" критика капитализма, как и "правая" защита традиционного, стабильного общества семей, веры и общин.

Но его глубинные истоки лежат в классической и христианской традиции Запада - политическом порядке, который направлен на гармонизацию различных спорных элементов любого человеческого общества. В современную эпоху она вновь получила ярлык "консервативной", но ее глубочайшие истоки лежат как в долиберальной, так и в доконсервативной мысли таких деятелей, как Аристотель, Полибий и Аквинский.

Консерватизм общего блага - до недавнего времени, в значительной степени затопленный присвоением этого ярлыка для описания правых либералов, или "неолибералов" - объединяет приверженность левых к более эгалитарному и общинному экономическому порядку с поддержкой правыми социальных ценностей, которые лежат в основе крепкого и стабильного семейного, общинного, ассоциативного и религиозного порядка. То, что современный либерализм - как его правые, так и левые формы - разорвал на части, обновление этого более старого консерватизма могло бы собрать воедино. Консерватизм изначально родился из скептицизма по отношению к современной вере в неизменную пользу и преимущества, которые можно извлечь из постоянного преобразования и развития общества, и сопутствующей веры в то, что любые временные затраты - особенно те, которые несут простые люди - оправданы во имя их конечного улучшения. В то время как другие идеологии продвигались в политическом плане по мере того, как вера в прогресс становилась доминирующей идеологией западного мира, консерватизм общего блага, опирающийся на долиберальные и допрогрессивные традиции, играл небольшую, но активную роль критика в этих режимах. Сегодня, когда упадок либерализма стал очевидным для большинства наблюдателей, он готов взять на себя более доминирующую политическую роль на Западе.

 

Современные" аспекты этой более древней традиции можно разглядеть во взаимосвязанных чертах, которые я рассмотрю в следующих двух