– Ха-ха-ха, тебе не уйти, принцесса! Твое королевство мы разрушили, родных уничтожили, осталась только ты. И никто не придет тебе на помощь. Никто! Мы сильнее всех, нас все боятся…

Принцесса знала об этом, но верила словам родных, что придет время, она встретит своего защитника, верного и любящего Волка. Он появится в самый страшный час и спасет свою пару, свою половинку. А пока злобный Горгул кинулся на Алехандро и начал драть его прекрасные розовые крылья. Марисия не удержалась, скатилась со спины пегаса и с криком полетела к земле.

Она почти смирилась со смертью, но в самый последний момент ее спас Он – огромный черный Волк, который мощными сильными лапами успел ее поймать и укрыл своим мохнатым телом от опасности. Волк, ее волк, защитник и пара, возлюбленный до скончания жизни:

– Ты наконец пришел за мной! – счастливо шепнула Марисия.

– Ну здравствуй, моя лапушка! – услышала она его мягкий, нежный голос и утонула в прекрасных и добрых зеленых глазах…»

Резкий, противный, опостылевший за многие годы запах страха заставил меня вернуться в кошмарную реальность из красивой сказки, в которой я спасала свой разум от творившегося в поместье дона и во всей округе беспредела. Не сосчитать, сколько этих самых сказок я придумала за годы плена, сколько иных судеб и историй «прожила» благодаря своему воображению.

Моргнув, я сфокусировала взгляд на очередном «посетителе» Кровавого Дона, как называют сеньора Луку Рамуша де Саллеса в последние годы за соответствующую репутацию и методы ведения бизнеса. Метрах в трех от стола, под присмотром пары охранников, фактически конвоиров, уже с полчаса маялся толстый, обильно потеющий коротышка со смуглым широкоскулым лицом, маленькими черными, постоянно бегающими глазками и одетый в стиле американских гангстеров сороковых годов. Если в начале разговора с доном он чувствовал себя свободно и даже позволял себе глуповатые шутки, то спустя всего полчаса завонял страхом. Меня затошнило от перспективы – я буквально вынуждена его сдать. Не от жалости, нет, – этот мерзкий человечишка, убийца и торговец живым товаром, «хорошо» зарекомендовался за время работы с моим хозяином, – а потому что знаю о последствиях и не могу отстраниться, не думать, не делать.

Вонь усилилась, когда коротышка нечаянно поймал мой взгляд – смирившегося с неизбежным и отчаявшегося что-то исправить человека. Потом с ужасом уловил, как моя ладонь быстро сжала и отпустила плечо сидящего передо мной в кресле дона Саллеса. Опасения этого обреченного деляги оказались не беспочвенными, потому что прозвучал вопрос дона Луки:

– Мануэль, ответь мне, ты продавал Гардинесу товар в обход меня?

– Нет, что вы, дон Лука, да я никогда и… – Кислый, тошнотворный запах лжи вновь заставил сжаться мою ладонь.

– И как часто ты обманывал меня, Мануэль? Сколько сделок провел без согласования со мной? Сколько украл у меня? – оборвал лепет проворовавшегося ничтожества дон Лука и обманчиво спокойно откинулся на спинку кресла, с демонстративной ленцой погладил мягкие подлокотники, сверкнув внушительными перстнями на пальцах.

Мысленно я содрогнулась: эти холеные мужские пальцы частенько из таких вот расслабленных превращались в стальные захваты, которые с легкостью причиняли мне боль, ломали, душили, выдирали волосы.

– Только один раз, всего один раз, один раз… – зачастил обманщик и предатель Мануэль, трясущимися руками вытирая пот со лба. – Я все отдам, дон, в двойном размере! Простите меня, я все отдам, все отдам…

Я ни о чем не думала, когда снова сжимала «дядино» плечо, живые детекторы лжи не болтают, не чувствуют, не думают о последствиях, они делают работу молча. Этому меня тоже отлично научили, вдолбили до тех самых рефлексов, захочешь не забудешь!

Дон Лука больше не удостоил взглядом и словом зарвавшегося жулика, раздраженно махнул охране – приказал увести. Какой, казалось бы, простой жест, но не для того, кому таким образом вынесен приговор. Вот так, безмолвно, всего лишь махнув рукой и тем самым обрывая нить жизни.

Мануэль попытался вскочить, но подручные дона, заломив ему руки за спину, буквально пополам согнули. Толстяк тормозил, слезно и крикливо молил дона о прощении. Через минуту, уже в дверях, осознав, что прощения не будет, он с лютой ненавистью проорал, глядя на меня:

– Будь ты проклята, демоново отродье! Это ты, ты виновата…

Еще минуту раздавались вопли Мануэля, поливавшего меня ненавистью и проклятьями, но на моем лице вряд ли дрогнул хоть один мускул. Только внутри все сжалось, замерзло, каждая жилка словно дрожала в напряжении и отчаянии. За десять лет «собачьей» жизни я привыкла хранить свои эмоции и мысли глубоко, очень глубоко внутри, чтобы никто и ни при каких обстоятельствах ничего не распознал. Только мертвенная бледность лица да глаза порой выдавали раздирающие мои внутренности боль, тоску, одиночество и вечно терзающий страх. Поэтому глаза я чаще всего прикрывала, прячась за веером длинных пушистых ресниц. Окружающим же казалось, что я бесчувственная ледяная статуя или кукла.

В кабинет дона заглянул верный пес и правая рука сеньор Мартинес:

– Мануэля убираем или?..

– К Рафу его, пусть точно выяснит, скольких сделок мы лишились и с кем конкретно он работал за моей спиной, – недовольно проворчал хозяин кабинета, поместья и моей жизни.

Выслушав приказ, Мартинес исчез. Этого крупного, седовласого, пожилого, но вполне крепкого мужчину я боюсь, быть может, больше, чем дона Луку. Он ничем не пахнет, кроме парфюма, и, кажется, не испытывает чувств в принципе, словно мертвец. Убивает так же хладнокровно, как ест, пьет и присматривает за мной. Я больше чем уверена: меня тоже убьет без сожалений, если дон прикажет.

Обернувшись ко мне, «вершитель правосудия» несколько секунд сверлил меня злым, раздраженным взглядом, затем его глаза потухли, он устало обмяк в кресле, словно сдулся – нервишки тоже сдают. Да, со дня гибели моей стаи и семьи прошло тринадцать лет, за это время дон Саллес основательно постарел, утратил поджарую фигуру и растолстел. Тем не менее этот шестидесятитрехлетний мужчина привлекал многих женщин: власть и огромные деньги делали свое дело. А я…

Я боюсь его до дрожи в коленях, ненавижу – еще сильнее и мечтаю отомстить. Хоть как-нибудь, хоть когда-нибудь увидеть его смерть. Дожить до нее… если повезет.

– Себастьян, прикажи накрыть обед здесь, я проголодался, – распорядился дон, отвернувшись от меня к сыну, замершему в кресле у окна.

Да-да, сыну. В тот роковой день моего первого оборота, когда выяснилось, что я не племянница дона Луки, моя жизнь и его изменились. Хозяину больше незачем было думать о моих чувствах, будущем, обучении, приобщении к вере, приличных манерах юной сеньориты – будущей матери, жены и наследницы. С того момента меня начали использовать по «прямому назначению», как выразился несостоявшийся дядюшка. Я стала проклинаемым «своими» и чужими исчадием темных сил, благодаря которому он за эти годы «невероятным» образом упрочил свое положение, расширил сферу деятельности и влияния, приобрел репутацию страшного и видящего всех насквозь человека – Кровавого Дона – могущественного и смертельно опасного!