Или лучше было бы положиться на рыжую с футляром для виолончели? Такая, помимо всего прочего — любовницы, дочери и жены, могла бы послужить ещё аккомпаниаторшей на наших со Шлайном застольях, если приспичит поорать со стаканом в руке. Ефим, правда, не пил. И не пел, хотя в этом уверенности у меня нет. Поет, наверное, под душем. Или в строю в молодости пел. Уж «Интернационал»-то определенно исполнял на партийных заседаниях в своей конторе.

На этот раз Ляззат постучала. В охапке внесла два или три пакета с фирменной меткой ресторана «Шелковый путь». Из них торчали пенопластовые одноразовые термосы-коробки со снедью, от которых попахивало пряностями, провоцирующими выделение желудочного сока. Ее сумочка распухла и тяжело обвисала с плеча.

— Безумствуете, Ляззат? — сказал я. — Ночные оргии под коньяк с закусками из буфета, принесенными в номер незнакомыми заезжими мужчинами, роскошные завтраки почти в постелях… Ужас!

— Разве? А мне показалось, у нас пиршество интеллектов, не больше. Незнакомый залетка даже не пытался притиснуть… э-э-э… возлежавшую подле леди. Храпел к тому же. Вертелся с боку на бок, рыгнул один раз…

Она принялась потрошить пакеты на письменном столе. Появился и термос с кофе.

— Я не был уверен… Вдруг вы замужем?

— В наших краях, когда краденую жену возвращают беременной, это не позор. Наоборот, явилась с прибылью.

Шубку она бросила в кресло.

— Поосторожней, — сказал я. — Ваш пэ-эс-эм в потайном кармане снят с предохранителя.

Она обнаружила, конечно, следы ночного обыска, когда проснулась. Предпочтительнее самому признаться. Профессионально объяснимое извинение. Всего лишь — мера предосторожности, не нападение ведь…

— Уже поставила, господин начальник стрельбища!

«Ладно, — подумал я. — Сначала поедим. Кто его знает, возможно, арест уже начался. Казахи, видно, во всем затейники…»

Ей сказал:

— Я лишился зубной пасты, щетки и прочего вчера… Извините, и побриться нечем. Мне повязывать галстук на эту сорочку, леди? И можно мне остаться во вчерашних носках?

— Оставайтесь во вчерашнем настрое, сэр. Будьте начеку, бдите, держитесь молодцом, бодро. Ветрам и бурям навстречу, выше ваш доблестный стяг…

Опрокинув сумочку, она высыпала теперь на кровать упаковки с зубной щеткой, пастами, отличным «жиллеттом», дезодорантом, лосьоном, ещё какими-то флаконами и тюбиками. На дорогих пергаментных обертках восточная фольклорная птица простирала золоченые крылья над надписью «Бутик Сен-Жермен». Ну, что тут скажешь?

Я не стал спрашивать про деньги. Определенно, я уже попал на казенное казахстанское обеспечение. В камере с прекрасной дамой, жаждущей выведать от меня — что?

Ради проверки параметров своей свободы, я спросил:

— Если звонить из номера в Москву, набирать напрямую?

— Можно и так, можно через оператора. У вас есть мой мобильный… Пожалуйста, пользуйтесь. Не разорите.

Ляззат сервировала, назовем это так, стол.

Она успела где-то переодеться. Воскресный стиль дорогой потаскушки сменился деловым — темно-синий в полоску спенсер, посветлее мини-юбка, невозможные коленки в темных чулках. Лакированные ботинки без капли грязи. Ее перевозил, высаживая у порогов, от ресторана к бутикам, от бутиков к гостинице и, куда следовало ещё поехать, шофер.

Я потащился в ванную.

Когда сильно застучали в дверь номера из коридора, я брился, обернувшись полотенцем. Брать меня собирались без штанов для пущего унижения как представителя бывшей колониальной державы. При этом в полной уверенности, что я не сделаю по слабохарактерности бритвенным лезвием харакири, чтобы смыть позор кровью, В номере пошумели, доносился мужской голос, потом стихло. Со словами «Ваша униформа» Ляззат вбросила, метко попав на крышку унитаза, слюдяную упаковку с сорочкой, картонку с бельем и носки. Деньжищ ей выделили на меня немерено! Сорочка, во всяком случае, оказалась «Ван Хейзен», английская. Душу грела мысль, что истребители моих пожитков получили по выговору, их начальство многократно, если говорить о материальном, компенсировало вчерашний урон.

— Пижаму выберешь сам, — сказала Ляззат, когда я вышел из ванны и поблагодарил за вещи. — Сегодня понедельник, утро, бутики, хотя и не все, откроются через пару часов. Так что её купим позже…

— Купим? — спросил я.

— А что ещё делать до четырех?

«Конец света, — подумал я. — Как говорят в романах матерые контрразведчики, нам все известно…»

Было отчего испортиться аппетиту. Проглотив кофе, я прикидывал, в какую игру теперь затеет Ляззат играть кукленком Бэзилом. Эдакий Кен, друг Барби. Отчего бы не предложить маркетинговым пройдохам «Кена Шемякина» со сменой одежек? Не запатентовать ли эту «интеллектуальную собственность»?

— Ешь лучше, — сказала Ляззат. — Это вкусно. Салаты, морские продукты, вот это кисло-сладкое… Я соус выпью, не возражаешь? Некоторые с похмелья рассол тянут. Муж так делает…

— Ты замужем?

— Давно, — ответила она. — Но… без детей. А ты?

Она споткнулась, хотела сказать «пока без детей», я почувствовал. И опять, как вчера, неприметно перевела нас на «ты».

— Все у меня нормально.

Наверное, микрофон пристроили в её бюсте. Было на что посмотреть.

«Я же ещё и должен помогать заполнять досье на себя, — подумал я. — Да пошли они все со своим вопросником…»

Мне и понравилось, и не понравилось, как цепко она накрыла длинными пальцами с фиолетовым маникюром мою ладонь. Иногда трудно разобраться в таких женских поступках. Если бы меня спросили, хочу ли я по-прежнему с ней путешествовать, я бы не знал что ответить. Наверное, нет, не захотел бы…

— Расслабься, — сказал она — Все предрешено… Скоро поедем.

Я подумал: минувшей ночью, может быть, Ляззат и прикрывала меня во хмелю и с горя, бессознательно, в «подкорке» заменяя мною Усмана, но теперь она именно меня караулит так же, как караулили люди в двух «Жигулях», караулит вместо них. И ещё я подумал, что следовало бы все-таки потискать её в кровати. Микрофон определенно держался на ней на присосках. Теперь-то я не сомневался в его существовании. Силен задним умом…

Но чего ждет и ждет её командование? Когда Матье ввалится в мышеловку, где на роли сыра дергается крестный?

3

Обедать Ляззат отвела меня, назовем это так, на второй этаж гостиницы в ресторан, где ленивого официанта с меню пришлось ждать четверть часа. Одновременно с ним появилась кампания французов с переводчицами, и я молил Бога, чтобы они уселись за соседний столик. Они и уселись. Когда, приняв у Ляззат заказ, увалень на кривоватых ножонках унес меню, я развернулся на стуле и, извинившись за беспокойство, попросил ближнего из французов одолжить для уточнения его экземпляр. Де, мол, рассеянность, забыл про десерт. Я старался наговорить как можно больше французских слов.