На следующий вечер - та же картина: куцый, паршивенький костюмчик, то же место - в углу у стойки. Мадам мне подмигнула: займись, мол, этим. Я собиралась уже к нему подвалить и вижу: он стрельнул глазами в тот угол гостиной, где его мечта вся тряслась от хохота на коленях у какого-то торговца. И резинкой от чулок хлопала как чокнутая. Я подкралась к угрюмому красавчику сзади и вдруг, пока он меня не видел, спросила:

- Ну что, нравится тебе Белинда?

Вид у него был как у мальчишки, которого застукали, когда он варенье таскал. Опустил глаза и сидит.

- Чего ж ты ее не берешь?

Вежливостью он не страдал - никакого ответа.

- Эй, я тебе говорю-то!

Он скорчил не слишком довольную гримасу - вроде улыбается, вроде смущается. Наконец я услышала его голос - приятный такой, немножко глухой:

- Боюсь. И потом, она никогда не бывает одна.

- Ну хочешь, я с ней поговорю?

- Нет-нет! Не надо!

Я не стала настаивать. Спросила, не угостит ли он меня. Потом мало-помалу - его не так-то легко было раскрутить - я выведала, что ему двадцать девять лет, и что зовут его Франсис, и что он чего-то изучает в Париже (я с первого раза не разобрала, а по второму не стала спрашивать), и что больше всего ему нравятся американские фильмы и легкие сигареты. Он поневоле проследил, как Белинда своего клиента потащила к лестнице. К слову сказать, лестница была не совсем такая, какой ее Белинда расписала: не мраморная, а деревянная, под мрамор ее покрасили, чтобы замазать червоточины. Но это к делу не относится. Я нового дружка опять к себе лицом повернула и говорю:

- Слушай, нехорошо-то как: такой взрослый мальчик все время здесь, внизу, сидит. Ну чем я тебе не нравлюсь?

Тут я, африканская красавица, подарила ему белозубую негритянскую улыбку. Он в ответ тоже улыбнулся, и вполне мило. Головой мотнул - всем, мол, нравишься - и сразу сконфузился от такой дерзости. На мне был один из двух моих излюбленных нарядов. Хотя у меня всего два их и было-то. Первый наряд - обычная коротенькая комбинашка и чулки до половины ляжек, но белые, для контраста с кожей. Второй - он-то и был на мне в тот вечер - лифчик и юбочка из ярко-красного пальмового волокна, едва прикрывающие мои сокровища, на лодыжках - браслеты. Лакомая шоколадка, да и только. Если бросать мне арахис, я смахивала бы на тарзанову мартышку, а если нет - то на Джозефину Бейкер. Только у меня волосы по-негритянски завиты. Короче, дружок мой снова уткнулся носом в свою кружку, и я, заглядывая ему в лицо снизу, принялась уговаривать:

- Ну чего ты? Пойдем со мной, знаешь, какие мы, негритянки, ласковые…

Он едва заметно согласно кивнул. Не глядя на меня. А уж покраснел-то как! Я думала, еще часа два будет ходить вокруг да около. Ан нет, встал во весь рост, залпом допил кружку, для храбрости, и вперед.

Наверху, у меня, быстро и исподтишка оглядел комнату, сел на краешек постели и стал сверлить взглядом пол. Я закрыла окно и задернула занавески, чтобы он себя поуютнее чувствовал. В ту пору жара стояла жуткая. Я, когда случались простои в работе, сразу бежала в душ - освежиться. Ближе к вечеру меня приходилось заново мазать краской. Но это к делу не относится. Я сбросила лифчик и юбчонку. Студент мой между тем решил изображать статую: сидит, руки меж колен зажал, даже пиджак не снял. Пришлось самой: сначала один рукав, потом другой. Тут у меня кое-какие подозрения появились, и я тихо-тихо, сама себя не слыша, спросила:

- Ты вообще с женщиной хоть раз был?

Он только головой покачал - нет. И даже глаза закрыл - до того ему стыдно было.

- А как же кольцо вон у тебя?

- Это моего деда, на память.

Я ему тогда намекнула, что колечко - не слишком хорошая приманка для девок и лучше бы положить его подальше, куда-нибудь в ящик. Тут он как дернется, будто я его уколола чем.

- Да ни за что на свете! Не сниму - пусть хоть палец рубят!

И я вдруг глаза его разглядела как следует: темные, дикие какие-то, а в глубине и вовсе что-то адское. Как у мальчишки.

Завсегдатаи приводили с собой сыновей, чтобы мы научили тех уму-разуму, и мне тоже иногда случалось какого-нибудь запускать в плавание. Я старалась вовсю - все-таки подарок получаешь, - но вообще-то была не в восторге. Честно говоря, я всегда предпочитала солидных господ - по крайней мере с ними хоть в картишки перекинуться можно. Все-таки занятие поинтереснее и научишься чему-то. Новичков нецелованных обычно оставляли для Магали. У нее и груди что надо, и щечки пухлые, к тому же ей нравилось, когда новичок с ней кончает, - их внизу, в гостиной, слышно было Уж она их мочалила, скажу я вам. Полный набор, все удовольствия разом, и от нее они уходили готовыми к жизни на все сто.

Но этому-то было уже под тридцать - редкий случай. Я прямо обалдела, честное слово. Парень красивый, малость похож на артиста, Жерара Филипа, - тот, правда, после был; руки-ноги на месте, умный - он же учил чего-то, я только не разобрала чего. И притом спокойный. Черт его знает, как он умудрился ни разу не попасться ни одной из этих шлюшек, которым только подавай или которые свою проститутскую койку не заметишь как обернут супружеской постелью.

В самом деле, вопрос вполне резонный. Не желая определять чье-либо суждение своим весьма личным и не свидетельствующим о моей скромности замечанием, я все же вынуждена отметить, что в данном конкретном случае показания Зозо не столько заведомо лживы, сколько крайне наивны. Поскольку того человека, которого она называет Франсисом, я знала задолго до нее, то смею предположить, что она стала очередной жертвой его обмана, которым он воспользовался, дабы вызвать к себе нежность, и который был вполне в его стиле, ибо, желая кого-нибудь соблазнить, он не останавливался ни перед чем, даже перед тем, чтобы прикинуться девственником. (Примечание Мари-Мартины Лепаж, адвоката.)

Само собой, я решила побыстрее открыть ему глаза на жизнь, чтобы и разговоров об этом больше не было. Я спросила, может, ему комната чем-то не нравится: комната у меня - тоже для контраста - была вся белая. Не такая уж и плохая, хотя и без той роскоши, о какой вам наплела до меня наша умница. По стенам развешаны всякие безделушки - "для колониальной атмосферы".

На мой вопрос он только плечами пожал. Тогда я спросила, может, его внешность моя не устраивает? Все-таки не каждому по вкусу такая экзотика, вот я ему и говорю:

- Ты не думай, это легко поправить. Немножко мыла, и через три минуты я белая. Почему ты на меня даже не смотришь?

Он взглянул на меня, но сразу отвел глаза - увидал, что нарядов на мне в помине нет. Качнул головой, будто хотел сказать: "Какая ты хорошенькая". Потом глубоко вздохнул.

Я встала на колени рядом с ним, на постели. Погладила ему затылок и сказала:

- А мне нравится мой маленький Франсис.

- Прошу вас, не называйте меня Франсисом. Зовите меня Франк, так как-то более по-мужски.