— Да, и мою напасть зовут Сорча, — признался Аласдэр. Или Эсме, добавил он про себя — как на это взглянуть.

— Слышал, — сказал маркиз. — Что ты собираешься делать?

Аласдэр нахмурился.

— Выполнять свои обязанности, — отвечал он, — как бы это ни огорчало моего ох-какого-замечательного братца.

Девеллин пожал плечами.

— Пошли своего замечательного братца подальше и делай то, что сочтешь нужным. — Он широко зевнул. — Малышка хорошенькая?

Аласдэр медленно кивнул.

— Очень, — признал он. — Но в сдержанном, благородном стиле.

Девеллин посмотрел на него с недоумением.

— Вот не знал, что двухлетние дети бывают сдержанными — благородно или еще как-нибудь.

Аласдэр почувствовал, что краснеет.

— Ты о Сорче? — пробормотал он. — Да, она хорошенькая, как персик. Я думал… Я думал, ты спрашиваешь о ее сестре.

— Сестра! — Девеллин захихикал. — Я думал, она настоящая мегера!

Аласдэр решил, что пора сменить тему:

— Где сейчас Сидони?

— Ох, мне пришлось срочно приехать по делу, — сказал он. — Теперь в моем фаэтоне ее укачивает, поэтому на следующей неделе она приедет в мамином ландо. Они сейчас в Стоунлее с Томасом и двумя тюками пряжи. Мама учит Сид вязать!

— Боже милостивый! — Пресловутый Черный Ангел, бич вечернего Лондона, теперь превратилась в примерную жену? Аласдэру захотелось сказать что-нибудь приятное. — Томасу это должно понравиться — нитки, я имею в виду.

Маркиз завращал глазами.

— Боюсь, этот кот всех терроризирует. На лужайке и в саду шагу нельзя ступить, чтобы под ногой не оказался дохлый грызун или другая мелкая тварь. Кроты, полевки, крысы и того хуже. Иногда он притаскивает их к парадной двери. Фентон как-то упал, споткнувшись о такую тварь. Потом он стонал всю дорогу в Брайтон.

Фентона, камердинера Дева, отличали нервозность и слабый желудок, но он, как никто, умел завязывать галстуки. У Аласдэра давно возникали мысли, что хорошо бы переманить его, но чувство чести не позволяло. Мужчина может спать с чужой женой и нарушать предписания общества, но переманивать камердинера считалось дурным тоном и не прощалось. Фентону тоже досталось бы в его окружении.

В это время лакей принес кофе. Аласдэр помешал свой, и ему вспомнилось, как он проделывал это вчерашним утром и что случилось дальше. Нет, так не годится. Ему следует перестать думать о мисс Гамильтон вообще и, в частности, о том, какая у нее маленькая, круглая и пухлая попка, которую он ощутил под своей жадной рукой. И какой вкус у ее губ, сладкий и мягкий…

— Сахар?

Аласдэр уставился через стол. Девеллин подтолкнул к нему сахарницу.

— Сахар? Или не надо?

Аласдэр отрицательно покачал головой.

— Нет, спасибо, — наконец ответил он. — Надеюсь, Сидони чувствует себя хорошо?

Девеллин повесил голову.

— Не очень, — сказал он. — Каждое утро она висит над умывальником и оставляет там весь свой завтрак. Аласдэр, это ужасно. Это ужасней ужасного.

Аласдэр пожал плечами.

— Так уж оно устроено, Дев.

— А я должен на все это смотреть? — Его лицо внезапно мучительно искривилось. — Смотреть и знать, что все это наделал я. Смотреть и знать, что худшее еще впереди. А когда все худшее останется позади, я все равно не смогу удержать в брюках свой петушок. И вскоре мы окажемся там, с чего начинали.

Аласдэр поднял одну бровь.

— Спасибо, что поделился со мной этой ободряющей мыслью.

Но Девеллин не слушал его.

— Аласдэр, — сказал он, подавшись к собеседнику, — я не уверен, что смогу все это выдерживать еще шесть месяцев.

Девеллин, обычно не более чувствительный, чем ломовая лошадь, был совершенно уничтожен беременностью жены. Его состояние передалось Аласдэру, которому тоже стало не по себе. Он думал о загадочной леди Ачанолт, о том, что ей пришлось вынести. Когда бедная женщина рожала, отца ее ребенка не было рядом. Не было рядом ни мужа, ни даже любовника, с которым она могла бы разделить свои страхи или радость, — если допустить, что ей было чему радоваться. Ее муж желал, чтобы ей пришлось как можно хуже. Чувство вины жгло Аласдэра.

— Дев, скажу тебе вот что, — перегнулся он через стол. — Все это нытье для слезливых женщин. Мы должны вести себя как мужчины и не отступать перед трудностями. Мы должны отправиться на Дьюк-стрит, открыть бутылку твоего самого дешевого бренди и хорошенько набраться… жизненных сил.

Убедить Девеллина не составило труда. В прекрасном настроении они пустились в путь и вскоре добрались до Мейфэра. Но почти сразу же после того, как бутылка была откупорена и сделан первый глоток, Аласдэр вспомнил о своем намерении. Своем обязательстве. Недавно обнаруженном моральном долге. Более того, едва оправившийся от забав предшествующей ночи Аласдэр обнаружил, что его желудок не принимает бренди.

—Дев, как называются твои солиситоры? — спросил он. — Те, из Сити?

Девеллин тем временем изучал пустой стакан.

— «Браун и Пеннингтон», — отвечал он. — Грейсчерч-стрит.

Финансовые дела Маклахлана вела фирма в Стерлинге. У него не возникало необходимости в местной фирме.

— Они умеют держать язык за зубами? — спросил он. — На них можно положиться?

— В высшей степени.

— Тогда я должен идти, — сказал Аласдэр, со стуком отставляя стакан.

Но Дев или не слышал, или не понял его. Зажав между зубами дымящуюся сигару, маркиз схватил бутылку бренди и нацелился наполнить стакан Аласдэра.

К пяти часам Эсме беседовала с четвертой претенденткой на место няни, и это ей очень не нравилось. Последняя претендентка, миссис Доббз, оказалась милой, добродушной и жизнерадостной женщиной, которая, казалось, могла завоевать любовь и обожание любого своего питомца. У Эсме не хватило духу сказать ей, что Сорча в состоянии есть милых нянюшек на завтрак и еще до обеда расправиться с любой жизнерадостной натурой. Только этим утром она опрокинула на ковер тарелку с кашей, в припадке ярости порвала свои чулки и туфельки, разрисовала мелом стены классной комнаты и утопила в ночном горшке все запасные шпильки Эсме. Лидия по крайней мере знала, с чем ей предстоит столкнуться.

Эсме поднялась с дивана в кабинете Маклахлана, испытывая неловкость оттого, что Уэллингз не предложил другого помещения для бесед.

— Я дам вам знать, — сказала она, протягивая руку миссис Доббз. — Спасибо за то, что пришли.

Она позвонила лакею, чтобы он проводил женщину, затем аккуратно собрала бумаги и пошла вниз, чтобы сравнить свои соображения с соображениями Уэллингза. Может быть, он заметил то, что она упустила из виду.