Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Леонид Михайлович представил, как он проверяет на улице, есть ли за ним слежка или нет, и улыбнулся. Познание о том, как уходить от слежки, он почерпнул, исключительно из бульварных романов и кино. И то, и другое, своей глупой параноидальностью вызывало только смех. А вот теперь ему самому грозило оказаться героем дешевого детектива. Если вдуматься, его подозрения, в девяти случаях их десяти, могли оказаться пустыми и необоснованными. Молодые парни продолжают играть в детские игры. Обычная инфантильность.
От пришедшей в следующий момент мысли, улыбка сползла с лица Богданова, а на его лоб рассекли морщины:
— Но чего-то они собирались увидеть через эту свою камеру. Как я работаю со штаммами грибов и вирусов?
Богданов скептически хмыкнул:
— Так это надо было не здесь камеру ставить, а хотя бы в гистологической. Одно слово, придурки. Чтобы они смогли увидеть? Ровным счетом ничего. Да и передал я через Когана и штаммы грибов и личинки гамергатов. Пользуйся, не хочу. Да все остальное я и не скрываю. Как раз наоборот. Я этим всем хочу поделиться, и даже не за деньги, а даром. Даже с этой паре прохиндеев Леше с Борей начал рассказывать про триггерную социализацию. Неудобно им было мне прямо в лицо сказать, что у меня крыша поехала. Вежливо перевели разговор на другую тему. А по глазам-то видно было, что они думают:
— Ты, друг наш, Леонид, в высокие материи не лезь, не философствуй, это не твой конек. Ты нам про муравьев рассказывай. Газоанализатор вот, что им похоже покоя не давало.
Леонид Михайлович печально вздохнул:
— И так всегда, кому бы не начинал рассказывать, все смотрят на меня, как на идиота. Даже близкие друзья снисходительно опускают глаза. А уж про Виталия и говорить нечего, тот сразу на дыбы встает. Хотя… Нет, не все. Этот же француз, похоже, понял о чем я пытался толковать, иначе на кой хрен ему нужно было мне грант организовывать. Как же его звали. Жак? Поль? Не помню. Тогда казалось, что он просто выпендривается. А теперь эта слежка. Оказывается это неприятно, когда за тобой следят, и ты об этом знаешь. Неуютно как-то, не комфортно. И вот, что они собираются у меня на этот раз-то стянуть? Дурачье. Я и так все готов отдать. Мне не привыкать. Не в первый раз. Было уже такое и не однократно. Разжевываешь, разжевываешь кому-нибудь остолопу по производственной необходимостью смысл чертежика нарисованного на клочке бумаги. Вроде бы и вещь тривиальная и очевидная, а доходит до него с трудом и не сразу. А через некоторое время эти его открытые настежь глаза и дикий вопль — мужики, мне такая идея в голову пришла, это что-то. И начинает всем втюхивать то, что ты ему рассказывал пару дней назад. А главное, он искренне верит, что придумал это все он сам, без чьей-то помощи. А иногда и втихаря идеи тискали. Ой, да наплевать. Главное, людям все это досталась и пригодилось. Нет, конечно, обидно будет, если нобелевская премия за твою идею не тебе, а кому-то левому достанется. Погоди-погоди. Ну, ты загнул, Леня. Нобелевская премия. С чем, с чем, а с самомнением у тебя все в порядке. Ладно, плевать.
Стоп. А если эти шпионы вовсе не за триггерной социализацией охотятся? Тогда зачем? За методикой генетической модификации? Может быть, может быть. Бушуев, тот газоанализатором интересовался. Тоже не плохой хлеб. Только опять промашечка у него вышла. Газоанализатор без тарировки просто железка. Ну и как они собирались все это выяснить с помощью видеокамеры? Непонятно. Ну, и чего у нас в сухом остатке? Сухой остаток, сухой остаток. А хрен его знает. Жизнь у нас в сухом остатке.
Богданов встал из-за стола и стал собираться домой.
На следующее день, войдя в свой кабинет, Леонид Михайлович первым делом посмотрел на стол туда, где оставил книгу Фабра. На столе книги не оказалось. Она снова стояла на полке. Богданова прошиб холодный пот. Он выбежал в коридор и, не откладывая дело в долгий ящик, условился с Суржиковым о встрече. Леонид Михайлович засовывал свой мобильник в карман, когда к нему подошла Тамара Михайловна с сигаретой в руке.
Традиционный утренний перекур проходил молча. Богданов с каменным лицом пускал табачный дым и предавался тягостным размышлениям:
— Брейнер не мог поставить книгу, он же во Франции. Значит у него здесь сообщники. Коган? Как же….Прилетел сюда ни свет ни зря и поставил книгу на полку? Это смешно. А если это не Брейнер? Тогда кто? Стоп. Книга Брейнера. Ерунда какая-то получается.
Размышления Богданова прервала Тамара Михайловна:
— Все-таки, ты редкостный охламон, Леонид Михайлович. Захожу в твой кабинет утром. На столе бардак. Паяльник, канифоль. Мусор какой-то, и антикварная книга рядом лежит. Букинистическая редкость.
Она сокрушенно пожала плечами:
— Не понимаю.
Богданов ошарашенно смотрел на коллегу, ожидая услышать продолжение ее рассказа:
— Так, значит, Тамара видела того, кто переставил книгу на полку.
Тамара Михайловна осуждающе молчала. Богданов не выдержал:
— Ну, и?…
Женщина недовольно передернула плечами:
— Что и?… Не ожидала от тебя такого.
Богданов нетерпеливо выдохнул:
— Кто-то еще заходил в мой кабинет?
— Откуда я знаю? Я поставила книгу на полку и пошла.
Богданов облегченно выпрямил спину. Тамара Михайловна оценила это по своему:
— Что? Стыдно стало? Тебе главное, чтобы никто не видел?
Поворот в судьбе
Ревиаль, нашел в себе силы зайти и попрощаться с Элизой и Софи. Свой визит он объяснил тем, что надолго покидает Париж и перебирается в небольшой провинциальный городок. Прощание затянулось до утра следующего дня,