– Добро. По рукам?

– По рукам, – лейтенант протянул свою.

Колосов собирался уж было идти к машине за обговоренной данью, но тот удержал его руку в своей и, вдруг понизив голос до шепота, спросил:

– «Калаши» нужны? Два, с подствольниками. По два рожка к каждому и по две гранаты. По сто баксов за каждый.

Колосовы переглянулись.

– Добро. Берем. Добавь только еще по одному рожку.

– Нет вопросов. Только с вас дополнительно еще двенадцать банок консервов.

– Ну, ты и жучила, – на этот раз уже не выдержал и рассмеялся Михаил.

Обе стороны расстались довольные совершенной сделкой. «Форд-Транзит» снова мчался по шоссе держа путь на юг.

– Миха, держи среднюю скорость не менее сотни, – скомандовал Виктор Петрович, – мы тогда успеваем в Орел засветло приехать. Нам ведь еще предстоит в незнакомом городе человека искать. Не забудь, Александру Ефимовну высаживаем в Малоярославце.

– Толька! Свирский!

– Олег? Данко? Ты?

Двое уже немолодых, солидных, убеленных сединами, прилично одетых мужчин стиснули друг друга в объятиях.

– Подожди, подожди, раздавишь. Дай на тебя посмотреть. Ну, ты раздобрел, Олежка.

– Ты тоже не снегурочка. Хотя справедливости ради надо признать, что ты, в отличие от меня, почти в форме.

– А ты помнишь, как мы познакомились?

– Еще бы.

Это было на первом курсе, на второй или третий день после начала занятий. Толик Свирский опоздал к первой паре. Ткнулся в закрытую дверь, подергал за ручку – заперто. Почесал в затылке: «Может быть, номер аудитории перепутал?»

– Ты что, тоже из двенадцатой группы?

Толик обернулся. Вопрос задал здоровенный парняга с цыганскими глазами, прислонившийся к стене коридора напротив входа в аудиторию. Он был ненамного выше Толика, но плечист, плотен, а его круглое лицо с толстыми щеками украшали большие черные усы. Толик тогда никому не признался бы, даже самому себе, но именно эти усы вызывали у него, вчерашнего школьника, только-только начавшего бриться, симпатию к Олегу Данко. Приятно было иметь другом такого взрослого, бывалого парня. Олег, как потом оказалось, был на три года старше и уже успел поучиться в гидромелиоративном институте, но бросил его. Как он потом с важным видом объяснял сокурсникам: «Не мое это было, не мое…»

– Да, из двенадцатой, – ответил Свирский.

– Опоздал, значит?

– Выходит, так.

– А я заглянул туда, одна мелкотня. Детишки. Скучно. Хорошо, что тебя встретил. Давай знакомиться. Олег Данко, – он протянул Толику руку.

– Толик Свирский, то есть Анатолий.

– Слушай, я тут еще на вступительных приглядел недалеко один гадюшничек. Но пиво ничего, не очень здорово разбавляют. Давай отметим начало учебного года, наше знакомство… И вообще.

«Ну вот и начинается та самая, настоящая, студенческая жизнь, при воспоминаниях о которой даже немолодые дяденьки и тетеньки тяжко вздыхают, на губах их появляется непроизвольная улыбка, а глаза загораются молодым задором», – подумал Толик.

В тот день он первый раз напился. Ну, может быть, и не напился, но очень и очень хорошо выпил. Именно с этого дня для Анатолия Львовича Свирского и начался отсчет череды дней, составивших его пять прекрасных студенческих лет. Это были очень быстрые, но чрезвычайно емкие пять лет. В них вместились и первый жизненный опыт, и первая настоящая работа, и первая ответственность, и познание азов своего ремесла… и первая любовь.

– Толька, а ты помнишь, как мы с девчонками на прудах к экзаменам готовились?

– Помню.

– Хотя «с девчонками», это больше ко мне относится, ты-то последний год всюду был только с Ниной. Кстати, как она?

– Нину мы похоронили два года назад.

– Прости. – Данко как-то сразу стушевался и обмяк, даже как-будто стал меньше ростом. – Я не знал.

– Ничего. Это уже подернулось пеплом, хотя привыкнуть к тому, что ее нет рядом, я до сих пор не могу.

– А Лева? Я его последний раз видел в 90-м, когда приезжал к тебе на защиту докторской. Тогда ему было лет десять-двенадцать.

– Десять. Лева сейчас взрослый, самостоятельный мужчина. Закончил МВТУ. Программист. Уехал по оргнабору в Германию. Уже три года как. – Свирский недоуменно хмыкнул. – Раньше, понимаешь ли, народ из провинции ехал по лимиту в Москву, а теперь из Москвы – по лимиту в Германию. Через пару лет, кажется, получит гражданство. Недавно женился там. Одним словом, возвращаться домой не собирается. Так что я теперь остался один как перст.

– А если тебе переехать к сыну? Не пробовал?

– Да пробовал. Ездил в Германию в командировку на два месяца – курс лекций читал. Нет, – Свирский покачал головой, – я там не смогу. Все чужое, понимаешь? Получается еще хуже, чем в Москве. Ни друзей, ни знакомых. А сын? У него своя жизнь. За эти два месяца нам удалось провести вместе два дня. А в таком случае, какая разница, сколько километров нас разделяет: двадцать, двести или две тысячи? Что это мы все обо мне да обо мне. Сам-то как? Чем сейчас занимаешься?

– Ты же знаешь, я – все больше по административной части. Последние три года командую опытно-селекционной станцией в Орловской губернии. По сути дела – тот же самый многоотраслевой совхоз, но без производственной гонки, без борьбы за выживание. Хозяйство создавалось в рамках федеральной программы. Финансирование идет, ну не то чтобы рекой, но вполне полноводным ручьем. Курирует нас лично губернатор. С чиновниками ниже уровня замгубернатора я теперь и не общаюсь. Скажу тебе честно, в таких тепличных условиях я не работал никогда – ни при советской власти, ни в нынешние времена. Что еще можно сказать? Три тысячи гектаров земли, коровки, овечки, свинюшки, птичек немножко. Новенький, с иголочки, коттеджный поселок. Производственная и лабораторная база. Все наисовременнейшее, из Европы. На это денег не жалели. Ну и, конечно, народ. Коллектив у меня, Толька, закачаешься. Лично подбирал почти каждого. И рабочих, и научных сотрудников. Толковые ребята. Соорудили мне за полгода диссертацию. Без всякого нажима с моей стороны. Честно. Ты же знаешь, я никогда не играл в эти игры и не собирался играть. Стар уже. Но говорят: «Давай, Иваныч, защищайся. А то как-то неприлично даже, что у нас шеф неостепененный». Так что я сподобился на старости лет, стал кандидатом биологических наук.

– Что же ты меня в известность не поставил, на защиту не пригласил? – удивился Свирский.

– Прости, Толь, но ей-Богу, стыдно было.

– Дурак ты старый, стыдно, видите ли, ему.

– Ну вот. А теперь говорят: «Давай мы тебе докторскую напишем». Но тут уж я сказал им: «Стоп, ребята. Пора и честь знать».

– Ну и зря. Докторская степень тебе не помешала бы. Чиновники твои будут больше уважать хотя бы.