А ведь в подчинение к нему поступит, например, оперативный сотрудник «Дортон» — Судаков. Он уже майор, секретарь ВАТ. Достаточно опытный сотрудник, поработавший за рубежом.

Как он воспримет молодого, «зеленого» резидента в лейтенантском звании? Ответ, думается, лежит на поверхности. А Центр словно усугубляет ситуацию — поручает хранить секретные документы резидента именно в сейфе Судакова, да еще и поддерживать связь с Москвой через майора.

По сути, и в разведработе Сергеев имеет мало опыта. Ко времени своего убытия в США он проработал в военной разведке всего три года. С апреля 1937-го по июль 1938 года находится в распоряжении Разведуправления и выполняет отдельные поручения. Его, естественно, изучают, проверяют, к нему присматриваются.

В августе 1938 года назначают секретарем Разведуправления. Да, он получает доступ к документам, конкретным делам, но, опять-таки, это не оперативная работа. И только в мае 1939 года Сергеев приходит в отдел на должность старшего помощника начальника отделения.

Вот, собственно, и весь его скромный разведопыт.

И еще полбеды, если бы с этим «багажом» Сергеев ехал рядовым оперативным работником в состав разведаппарата, чтобы, как говорят, обкататься, обтереться, узнать жизнь. Но он ехал руководителем этого разведаппарата. А жизни той, американской, вовсе не знал. Вернее, теоретически его кое-чему подучили, но ведь чтобы «рулить» целой резидентурой в чужой стране, да еще в США, нужна практика. Основательная практика.

У Сергеева ее попросту не было. До убытия в Америку он за границу вообще не выезжал.

Его предшественник на этом посту, Артур Адамс, родился в Швеции. Жил в Германии, Италии, Египте, Аргентине. Учился в Торонтском университете в Канаде, работал на заводе Форда в США, служил в американской армии. И потому вполне «тянул» на эту ответственную должность. А вот Сергеев?..

И после всего перечисленного скажите: мог Лев Александрович рассчитывать на успех? Этот вопрос я задавал десяткам седовласых разведчиков, заслуженным ветеранам, бывшим резидентам. И никто из них не ответил утвердительно. Объективно все было против Сергеева. И только сам Сергеев был «за» и совсем не собирался сдаваться.

Ему оказали высокое доверие, поручили важнейший участок работы. Сотни разведчиков мечтают стать резидентами, и лишь единицы добиваются этой чести. И потому в марте 1940 года, уложив свой чемодан, он выехал в Германию, потом в Италию и, наконец, в США.

Что творилось в его душе в те дни, знал только он сам. Однако об этом никому не рассказывал. Правда, одному из старых боевых товарищей как-то признался: понимал, что будет трудно, но что неимоверно трудно — не мог представить.

Словом, 1 апреля 1940 года «Морис» прибыл к своему новому месту службы, в Вашингтон.

Обстановка в ту пору в США была не самая благоприятная. В задании на командировку, которое Сергеев знал наизусть, она характеризовалась так: «В настоящее время США стоят в первом ряду стран, ведущих активную антисоветскую политику. Это выражается не только в бешеной антисоветской кампании в печати, но и в конкретных мероприятиях американского правительства».

В резидентуре в силу объективных и субъективных причин обстановка тоже была не лучше.

Военный атташе полковник Илья Сараев, как и обещал начальник Разведупра, лишней работой своего шофера не нагружал. Но водителю атташе, в соответствии с обязанностями, да и по легенде, приходилось крутить баранку часов по пять-семь в день. На работу с документами времени не оставалось. Но это еще полбеды. Сергеев готов был «прихватить» и ночь. Но на ночь шифровальный кабинет закрывался и опечатывался. Ведь шифрорган не принадлежал конкретно резидентуре ГРУ или даже военному атташе. «Услугами» этого кабинета пользовался и посол, и «соседи» — сотрудники разведки НКГБ.

Возникла и другая пикантная ситуация. Даже когда удавалось выкроить часок посреди шоферских забот и заняться наконец документами, у посольских и «соседских» работников возникал закономерный вопрос: что делает водитель атташе в шифроргане?

Военному атташе приходилось выкручиваться, объясняться с послом, с сотрудниками разведки НКГБ.

Следует учитывать и еще некоторые обстоятельства — шофер он и есть шофер. Одно дело — ты официально первый секретарь посольства или, к примеру, торгпред, военный атташе. Конечно, и тут трудностей хватает, но у тебя хотя бы определенный статус, соответствующий круг общения. А что может водитель? Общаться с такими же шоферами, как и он сам. Каким образом он попадет на официальный прием, званый ужин, чтобы завести нужные знакомства, связи? Да никоим образом. Путь на подобные мероприятия ему попросту заказан.

Вот таковым «прокрустовым ложем» стала для Сергеева легенда, придуманная в его родном отделе и подаваемая майором Феденко как некое ноу-хау в разведывательной практике.

Однако все эти трудности не смутили Льва Александровича. Он спокойно, уверенно, с присущими ему трудолюбием и тщательностью взялся за дело.

«Морис» быстро разобрался в том, что наладить нормальные рабочие отношения с «Дортоном» — Судаковым не удастся. Майор был уязвлен до глубины души вынужденным подчинением старшему лейтенанту, молодому разведчику, и по сути саботировал указания Сергеева. Во всяком случае, за весь срок командировки он не выполнил ни одного задания. По этой причине майор Судаков и был отозван в Советский Союз.

Вскоре за ним отправился и еще один помощник Сергеева (если его таковым можно назвать) — «Драйвер». Тут было иное — нарушение правил конспирации, связь с женщиной легкого поведения.

«Гáлина» резидент «Морис» охарактеризовал как «слабого» и «трусоватого». Центр прислушался к мнению руководителя разведаппарата и убрал «Галина» из резидентуры, перевел его для продолжения службы на западное побережье США.

Таким образом, к октябрю — ноябрю 1940 года Лев Сергеев остался в резидентуре один. Как говорится, «сам себе командир и начальник штаба». Строить разведаппарат надо было заново. Что же касается нелегальных сотрудников, то «Морис» также внимательно и въедливо разбирался в ситуации.

Через полтора месяца после прибытия в США Лев Сергеев встречается с «Доктором» — ключевой фигурой резидентуры, групповодом.

В письме в Центр по итогам встречи «Морис», во-первых, докладывает, что с работой по поддержанию связи с «Доктором» справится и потому берет ее на себя.

Во-вторых, он дает оценку «Доктору». Она весьма похвальная. «Сообразителен. Инициативен. Скромен. На деньги не жаден. Хорошо разбирается во внешней и внутренней обстановке. Жаловался, что теряет квалификацию врача».

В-третьих, Сергеев делает реальный, хотя для Центра и весьма болезненный вывод: пока можно рассчитывать на эффективную работу только одного агента — «Мастера». «Министр», несмотря на большие возможности, сотрудничать не хочет, боится.

Оказывается, для «Министра» большим ударом стало дезертирство «Сотого». Он боялся разоблачения. В середине 1940 года с большим трудом с ним удалось возобновить работу. Однако он давал отрывочную и далеко не самую ценную информацию.