гриппом от святого духа в транспорте, то он будет понятно от кого… Хотя я на него не дышала. Не могла дышать. Задохнулась от поцелуя. И духу оттолкнуть его не было: я ни с кем еще так бешено не целовалась. Если я вообще целовалась. Это он все делал. Вгрызался в меня губами, зубами, языком… Разве можно так целоваться? Разве… Разве мы не просто друзья?

— Ты же поняла…

Его указательный палец поймал прозрачный пузырь в уголке моих приоткрытых губ и повел по подбородку к шее. Я сглотнула — шумно, и ещё громче, когда палец подцепил перекрученную бретельку майки. Я ничего не сказала, и трикотажная резинка перетянула мне предплечье, оголяя левую грудь. Я молчала, не могла говорить из-за полного рта: я же на первом «нет» захлебнусь собственной слюной, кислой от клюквы… Под вторую бретельку скользнула уже целая ладонь и накрыла вторую грудь — сложилась домиком, и мой окаменевший сосок оказался ровно в ее центре.

Не знаю, где сейчас было больнее — в моей груди или у него в паху: Андрей стиснул зубы. Да если бы на моих губах была такая же хватка, то о помаде можно было б забыть навсегда… Откусил бы. А сейчас прикусил язык себе. Тогда я ненароком чуть подвинула коленку, застрявшую у него между ног: Андрей зажмурился и вздрогнул. Его рука в отместку сжала мою грудь. Другая отыскала впадину на животе.

— Прекрати, — проговорила я горящими губами, не сопроводив слова какими-либо спасительными действиями.

Руками я сжимала покрывало.

— Почему? Ты вся горишь…

— У меня температура.

— У меня тоже. Проверь.

Я подняла руку, но он поймал ее и опустил ниже своего лба и даже ниже живота с внутренней стороны ремня. Можно было застегнуть его на лишнюю дырку, тогда пропасть между кожей и джинсой не поглотила бы наши обе руки.

Нужно было что-то сказать или сделать, но я ни говорила, ни руки не убирала, чувствуя ладонью камень.

— Мы же просто друзья… — захлебнулась я своей дурью.

— Не хочешь?

Он сжался — сильнее. Не в штанах, а в плечах: они у него поникли.

— С чего вдруг? — прошептала я, вдруг потеряв голос.

— Мы одни, — проговорил, не выпуская из-под пряжки ремня мою плененную руку, таким же странным шепотом.

— Мы всегда одни, — еле шевелились мои губы. — Бабушка всегда на работе, — добавил еле ворочающийся язык.

— Ну… — растерялся Андрей в конец, и плечи его окончательно округлились.

Он скуксился. Там, кстати, тоже, и выпустил мою руку.

— Зачем тебе это? — смотрела я ему в глаза, боясь сморгнуть.

— А тебе не надо? — спросил уже с вызовом. — У тебя ж никого нет. Иначе бы ты не держала меня у себя до ночи.

— И? Скажи еще, что у тебя тоже никого, раз ты торчишь тут у меня… — говорила я с тупой злостью, понимая, что ему просто захотелось воспользоваться ситуацией. — Тупая логика.

И девчонка тупая… Ну, блин, я полуголая тут сижу, растрепанная… Да ещё не оттолкнула его сразу и в штаны полезла. Вот чего дёрнуло! Дернуло… Я аж вздрогнула. Озноб. Чертов грипп не отпускает жертву. Как и Андрей меня — коленками все равно держит. Нашел бы уже опору ногам на полу.

— Так у тебя есть кто-то?

Глаза в глаза, и я не смогла солгать:

— Нет.

— Тогда почему “нет”?

— А почему должно быть “да”?

— Потому что…

“Потому” он не добавил, но сполз на пол: колени его просто соскользнули с покрывала. Нет, на коленях он передо мной не стоял. Просто сел — не совсем по-турецки, а так, отставив одну коленку — чтобы не давило на одно место, наверное. Глаз не опускает — ну и я не могу смотреть в сторону и тем более вниз. Только нащупала бретельки и натянула на плечи.

— Ты знаешь, что от гриппа умирают? — сглотнула я последнюю слюну.

— Да и черт с ним. Зато я тебя поцеловал.

— А здоровую слабо было?

— Ну… Не знаю… Если считаешь, что легко подойти к девчонке с таким предложением, то спешу тебя разуверить… Страшно получить отказ.

— Тебе-то и не легко?

— А чем я такой особенный? Мне за деньги не надо, знаешь ли… За деньги я могу конспект купить. Почему “нет”?

— Да покупай, кто ж против…

— Я про нас, ты все прекрасно поняла. Почему? Чего ты боишься? Куда я сбегу? Нам четыре года вместе учиться… Ну все все равно уже думают, что ты со мной спишь…

— Я никому не скажу, что это не так, — облизала я губы и тут же почувствовала его руки поверх бугорков коленок.

Андрей придвинулся вплотную к кровати.

— Мы и так вместе почти сутками… Блин, ты в дружбу между парнем и девчонкой, что ли, веришь?

— В твое желание учиться… — сглатывала я все громче и громче. — Ты меня домой не приглашал…

— Радуйся, что не приглашал. Я больше такой ошибки не сделаю. У меня мать чокнутая на всю голову… Больная… Я у нее крайний. Говорит, что из-за меня не стала устраивать свою личную жизнь, когда папаша свалил. Мне года четыре тогда было… Она сказала, что теперь нам нужно будет нового папу найти, а я ответил, что не надо: типа, вырасту и сам на ней женюсь…

— Бред же…

— Ну… Типа она теперь мне списочек выкатила, что должно быть у хорошей девушки… Не зря же она жизнь на меня положила!

— И что?

Он сильнее стиснул мне колени.

— У тебя этого всего нет, так что… Я не могу пригласить тебя домой. Мать вечно там торчит. Она типа накладные для дяди Миши заполняет… Ну и собственно считает, что нехрен мне квартиру на целый день оставлять… Как бы что не вышло…

— Больная?

— Идиотка, говорю ж!

— Ну… Тебе же дядя машину купил…

— Фильмов, что ли, американских пересмотрела? У нас тут Поле Чудес, а не Сказочный Лес, как у них, — пошутил он над переводом слова “Голливуд”. — Ну чего?

— Чего? — окончательно покрылась я испариной.

— Того! Давай не только дружить… Ну, тебе же со мной еще четыре года учиться… Твоей бабушке я, кажется, нравлюсь…

— Ну и что… что четыре года?

— Ты хочешь уроки со своей Дашей делать или со мной? У меня на ноуте компайлер быстрее бежит…

— А ты с уроками без меня справишься?

— Я не хочу без тебя их делать. Я к тебе даже к больной пришел. Неужели ничего не поняла?

— А зачем ты пришел? Я же сказала, что ко мне нельзя.

— Я соскучился. Ну нахрена ты заболела?