Любопытно, что пока крутился – Аньку все устраивало. Никаких скандалов – все правильно, по-человечески: мужик за мамонтами гоняется, баба поддерживает огонь в домашнем очаге. А как только замедляться стал – равновесие и нарушилось. Но полюбила она меня малоподвижной гусеницей, я ясно помню… Возможно, это просто нереально – бабочке снова гусеницей стать? Крыльями железными нужно бабочке махать, и чем быстрее – тем лучше. Но я не хочу, а точнее – не могу. И бабочкой быть не могу, и гусеницей. Можно я буду собакой, или кашалотом, или слоником?

Темнеет… Запутался я. Бабочки, гусеницы, кашалоты, собаки, Анька, Женька, Славка, бабушка и дедушка, отец и мать – кружатся в моей бедной, раскалывающейся от похмелья голове. Какой быстрый и завораживающий танец. Сливаются все краски, превращаются в черный цвет, и закрываются глаза, делая цвет еще темнее. Темнеет… За окном светает, а у меня – темнеет. Меня засыпает этой темнотой, и я засыпаю тоже.

* * *

…Проход через среднюю зону, пас нападающему, удар и… Шайба после щелчка, громыхая, несется по льду в нижний левый угол ворот. Но вдруг… Не долетев до ворот полметра, она останавливается и начинает звонить. Как телефон. Только громче. Что же это такое? Да как это?..

Я открываю глаза и вижу ногу Аньки в дверях спальни. От ноги на меня по зеркальному паркету из красного дерева летит трубка радиотелефона «Панасоник». Летит и звонит. Красиво: белая трубка на темно-вишневом фоне, звонит, переливается весело-синими огоньками и крутится вокруг своей оси. «Надо запатентовать изобретение, – думаю я. – Светящаяся музыкальная шайба и хоккей в полной темноте – лишь игроки, клюшки да рамки ворот излучают холодный кислотный свет. Красиво невероятно. И, возможно, денежно».

Телефон перестает вращаться и останавливается ровно у моей свисающей с кровати руки. Точна Анька, ей бы в НХЛ играть. Научилась за годы жизни с чудовищем скупым жестом выражать свое отношение, но не переходя границу – точно в руку, чтобы не спровоцировать скандал, чтобы не заставили телефон из-под кровати вытаскивать. Молодец!

Я подбираю телефон и в изумлении снова роняю его на пол. Что?! 8.30 утра? Она что, обалдела совсем? Будить меня с похмелья в 8.30 утра? Специально, что ли? Мстит так? Да всему миру, а ей прежде всего известно, что я последние несколько лет раньше двенадцати не встаю. Пишу я по ночам, вдохновение на меня снисходит. Темные тексты рождаются в темное время суток. Ну если из-за ерунды разбудила… Пожалеет, что на свет родилась.

– Который сейчас час? – на всякий случай, и на всякий случай недовольным голосом, спрашиваю я.

– Полдевятого.

– Так какого черта?!.

– Это Сережа звонит. Три раза звонил уже – говорит, что очень срочно.

Сережа – это мой младший партнер по так называемому бизнесу. Если Сережа в полдевятого звонит мне на домашний телефон, значит, небо рухнуло на землю. Я так ему и сказал, когда работать вместе начали: «Рухнет небо на землю – звони в любое время, а до тех пор раньше двенадцати не беспокой». Значит, рухнуло. Серега – парень ответственный: позвонил – значит, рухнуло. Можно даже в окошко не смотреть – гарантия стопроцентная.

Мне становится страшно. Я отвык… Уже года три-четыре небо на землю не рушилось. Опасливо, как будто она горячая, прикладываю трубку телефона к уху и осторожно говорю:

– Але…

– Я из туалета звоню, – шепчет Серега еле слышно.

– Запор? – так же шепотом пробую шутить я.

– Обыск, – совершенно серьезно и даже трагически отвечает Сережа. – У меня в туалете, где трубы, телефон спрятан, с левой симкой.

«От жены шифруется, любовнице из туалета звонит», – догадываюсь я, и тут же, детонируя затаившееся похмелье, в голове взрывается другая мысль: «Какой, на хрен, обыск? Я же на пенсии, мы ничего такого не делаем. На пенсии я…»

– Какой обыск? Мы ничего такого не делаем, – шепчу удивленно, повторяя вслух вопрос-детонатор.

– Такой, с ОМОНом в масках, – прогнозируемо тихо взрывается Серега. – И следак привет от Петра Валерьяновича какого-то передает. Из твоих, наверное, чиновников. Говорил я тебе: не связывайся с чинушами. Сколько раз просил?

Ох уж мне эти могучие, расправившие плечи атланты! Когда все хорошо – солнце своими плечами закрывают, гоголем по земле ходят. А как прижмет чуть – «говорил я тебе…». С кем еще связываться в нашей стране, как не с чиновниками? У кого здесь еще бабки есть?

Когда за четыре года Серега на свои пятнадцать процентов от прибыли купил квартиру в центре Москвы и домик на Кипре, он молчал, а сейчас укоряет меня трагическим шепотом из туалета. Ладно.

– Воду спусти, – довольно громко велю я ему в трубку.

– Что? – забыв от шока понизить голос, спрашивает Сергей.

– Спусти воду, воняет.

– А как ты дога… – он обрывает себя на полуслове, прекращает истерить и быстро, виновато посвистывая от усердия, шепчет:

– Прости, прости, ты прав, конечно, прости, пожалуйста…

Я для Сереги – авторитет, бабочка со стальными крыльями, в которую он стремится превратиться с моей помощью. Во-первых, я на десять лет старше и примерно во столько же раз богаче. Во-вторых, я один из редких мерзавцев, осуществивших вековечную мечту русского народа – лежать на печи и ни хрена не делать. «А ну-ка, сани, везите сами!» Санями он чувствует, естественно, себя, но надеется поменяться когда-нибудь с ездоком позицией. Хороший парень. Нет, правда хороший! Из лучших. По-мелкому не кинет, по-крупному не догадается как. Я его подобрал лет шесть назад, когда стал готовиться к пенсии. Молодой, шустрый риелтор, с зачатками интеллекта в глазах и огромным желанием хапнуть денег. Но не орел: печень не выклюет без крайней необходимости, да и по необходимости не сумеет. «Годится, – подумал я тогда. – Такой парень годится в младшие партнеры и управляющие моим маленьким пенсионным фондом. В яблочко, прямое попадание». И подобрал. А вот теперь у него обыск. Царь Мидас превращал все, к чему прикасался, в золото, а я, видимо, – в дерьмо. На Серегу еще давить не начали, да и не за что давить, если честно. А он уже обосрался в прямом и переносном смысле. Сидит на толчке в панике, ищет поводы, чтобы меня сдать. Надо поддержать его, что ли…

– Не ссы, – говорю ему преувеличенно бодро, – точнее, не сри, или – чего ты там делаешь? В общем, набери побольше воздуха, заткни все свои отверстия и сиди так молча.

Я заливисто, громоподобно смеюсь. Не потому, что хочу унизить Серегу. Просто это входит в программу бизнес-психотерапии для экстремальных ситуаций. Если альфа-самец веселится, чморит наложивших в штаны сотрудников – значит, он все еще альфа. Все разрулит, все решит, ничего страшного не происходит, значит. Я эту науку еще двадцать лет назад прошел, когда банк, где я работал, накрывался. Накрылся он в результате, но до последнего сотрудники благоговели и были верны своему хамящему боссу, пока он в Америку не сбежал с остатками кассы. Все, кроме меня. Я тогда уже в боссы метил и многое понимал.