«Не мусоль его», – это был Эдисон. Я улыбнулась. Я вынула его и передала крупному парню.

Я рассмотрела его мужественную челюсть, видела силуэт его мощной груди, поднимающейся и опускающейся при затяжке, видела, как он выдыхает дым. У него была короткая стрижка, и он наполовину походил на американского индейца. И на военного. Должно быть, это был Вертолет.

Я сказала «привет» ему – Вертолету и другим, которых я почти не видела в палатке. «Спасибо, что разбудили меня, задницы», – сказала я.

«Ты что-нибудь видишь в этих солнечных очках?» – спросил голос – я не знала чей.

«Конечно, – быстро ответила я. – Я ношу солнечные очки по ночам, как в восьмидесятые годы». Я старалась быть естественной и не хотела признаваться, что не могу носить контактные линзы. Я не хотела, чтобы меня знали как девушку, которая носит очки. Но слова песни я помнила плохо и не могла ее спеть. Это было нелепо.

Кто-то засмеялся. «Здесь ужасно влажно», – сказал голос. Он исходил от худого лица, очень молодого.

Я чувствовала приливы головокружения от травки и сильное тепло от ярких белых фонарей, которые горели как светлячки в ночной тишине, в бескрайнем черном озере. Звенящая наркотическая радость бушевала. Чернильная ночь пылала жаром.

Эдисон и Вертолет тихо беседовали – я слушала, голова у меня кружилась. Я узнала, что Вертолет и его 19-летний брат совершали поход в память о матери, они хотели развеять ее прах на маршруте.

«Почему тебя прозвали Вертолетом?» – спросил Эдисон. Бесчувственный; я хотела за него извиниться. Он та еще задница, подумала я, но все же он был задницей из моей команды.

«Нас эвакуировали по воздуху, – сказал Вертолет, – меня и Спасителя. У нас закончилась вода до озера Морена, и нам пришлось нажать на SPOT». SPOT – это связанное с GPS устройство вызова помощи. Когда вы подаете сигнал SOS, оно передает ваши GPS-координаты местным спасателям, кто бы вы ни были. И где бы вы ни были.

У меня такого не было.

Его младший брат сказал: «Нам пришлось лететь на вертолете. Было чертовски весело».

Вертолет сделал длинную затяжку и сильно закашлялся. Это был нехороший кашель. «У нас в запасе еще две эвакуации», – сказал он.

Я спросила, что это означает.

«У нас есть страховка на экстренную эвакуацию, поэтому нас еще два раза могут перевезти по воздуху».

Я засмеялась.

Глаза Ледяной Шапки расширились.

«Простите, – сказала я. Я смеялась и не могла остановиться. – Я просто, – сказала я, – я просто под кайфом».

Вновь, но я не заметила когда, пошел дождь; на этот раз я чувствовала, как наклонялась палатка, клонилась от порывов ветра. Кто-то снова передал мне косячок. Посмотрев на него, я увидела следы своей помады на конце. Заторможенно соображая, я пыталась заставить себя обратить внимание на мужчин, но единственное, о чем я могла думать, была та ночь, когда я потеряла контроль над собой.

У меня сохранился окурок того косячка, слишком маленький, чтобы его можно было курить. Его скрутил Джуниор, прежде чем меня изнасиловать. Я прятала его в переднем правом углу ящика для нижнего белья, рядом с пластмассовой пуговицей, которая отлетела от моих шортов в ту ночь. Трусы, которые я больше не носила, я затолкала в задний левый угол. Вещественные доказательства. Мне нужно было пространство, которое бы отделяло эти вещи от моих вещей. Я очень много раз открывала ящик, чтобы убедиться, что улики на месте.

Через пять недель после того, как Джуниор изнасиловал меня, я вынула холодный застывший окурок косячка; бордовая помада ярко выделялась на его конце. Я не могла его выбросить или сжечь, оставив только дым и пепел. Я растерла его пальцами над миской с тестом для шоколадного пирога, вылила тесто в глубокую сковородку и принесла это так называемое печенье на небольшую вечеринку в нашем кампусе, на которую меня пригласил приятель с курчавой головой. Я ему нравилась. На вечеринке я вела себя, как пьяная идиотка, хотя была трезва. Я ела печенье. Ни вкуса пепла, ни следов травки не ощущалось.

День 3. Пустыня Анза-Боррего, Калифорния, 38–77,8-я мили

Утренний ветер был шумным и холодным; я зевнула. Я дрожала. Мое меланхолическое настроение сбивало меня с толку. Ночь прошла нормально. Я была в порядке, все было хорошо. Однако, собирая свою палатку, я поняла, что не хочу видеть ни Эдисона, ни Ледяную Шапку. Я не хотела разговаривать, мне нужно было некоторое время побыть без парней. Слезы струились у меня из глаз, это не были слезы печали. Слезы от ветра. Я качалась на ветру то в одну, то в другую сторону. Ребята еще спали.

Через палатку Ледяной Шапки я пробормотала: «Пока. Я ухожу. Нагонишь меня позже». Я думала, что он вскоре догонит меня.

Я покинула двух лежащих, спящих парней. И потом я побежала.

Столовые горы, бесцветные и бесконечные, обдувал ветер, а я была маленькой девочкой, пробирающейся через них. Путь на север от исходного лагеря Тропы Первопроходцев проходит по краю древних разрушающихся столовых гор – на протяжении шести открытых миль он огибает острые известняковые скалы. Я нашла свое племя, я убежала от него. Я снова была одна, и скоро я спущусь к пустыне – меловой безводной пустыне Анза-Боррего. Я обратила внимание на то, что земля была вновь совершенно сухой. Удивительно, что следы ночного дождя полностью исчезли.

Мне захотелось быстро бежать, мое тело было свободно и готово к быстрой ходьбе. Я была в сильном потрясении, хотя ничего плохого не произошло. Умом я понимала, что должна была бы хотеть остаться с Ледяной Шапкой и Эдисоном. Мы курили все вместе, я решила открыться новым мужчинам, довериться им, и эти парни доказали, что могут оправдать мое доверие. Они не тронули меня, ничего плохого не произошло; я доказала, что моя мать была не права. Я смогла оценить ситуацию, я чувствовала себя в безопасности, и это было возможностью напомнить себе о том, что изнасилование – это абсолютно ненормально.

Оказалось, что курение травки с мужчинами точно подтвердило то, на что я надеялась: мужчины могут быть лучше, незнакомцы могут быть безопасными, пребывание в новых местах с новыми парнями, по большому счету, не является глупым, экстремальным или рискованным само по себе. Девушки так поступают, особенно когда рядом с ними есть знакомые парни, и такие девушки не провоцируют изнасилование. Ничего плохого не случилось, я доказала, что мама была не права, но меня печалило то, что я уже теряла это ощущение.

Я осознавала, что то, что я делала здесь, в этой чужой природе, было лишь продолжением того, что я делала в гостинице колледжа Колорадо; я курила траву, возвращаясь в прежнее место; я хотела получить признание Ледяной Шапки, как раньше хотела, чтобы мужчина, который существовал в сети Интернет, на безопасном расстоянии, желал меня.