сферами культуры и досуга, направленного на формирование новых кадров и переобучение старых для нужд реструктурированной экономики. В этом усилении контроля государственной власти неизбежно главную роль должны сыграть существующие «рабочие» партии и профсоюзы, эти органы саморегулирования капиталистического строя во Франции и Италии, странах, опасно приблизившихся к красной черте после войны. Эти организации всегда будут стремиться запереть пролетариат в отдельных цехах, привязать его к отдельным предприятиям, к требованиям 35-часовой рабочей недели или семипроцентного повышения оклада. И как всегда, первейшим коллективным врагом, создающим новые препятствия перед реальным упразднением наемного труда, станут всевозможные левые активисты со своими недальновидными, высосанными из пальца доктринами и демократическими требованиями.

Тридцатого мая фланеры выпустили свое итоговое воззвание, в котором, вслед за обращением Межотраслевого совета из Сансье, они призывали рабочих Франции не передоверять движение ФКП и профсоюзам. Они повторяли свои, выглядевшие уже довольно навязчиво, тезисы о том, что рабочие обязаны формировать советы, для того чтобы самостоятельно управлять предприятиями. Если они не сделают этого, впереди их ждет скучная жизнь, состоящая из трудовых дней с пассивными вечерами перед телевизором, грозили фланеры. Формирование рабочих советов для установления «тотальной» прямой демократии было единственным обязательным условием успеха революции и избавления от серых будней. Все остальное было неважно. Воззвание стало той самой конечной истиной, на которую фланеры давно обещали раскрыть глаза инертным массам, чтобы научить их правильно жить. Выпустив это воззвание, они объявили о роспуске Комитета захвата капиталистической недвижимости, поскольку он справился с возложенной на него исторической миссией пробуждения широких слоев населения от перманентной спячки. Теперь дело за массами, которые должны самостоятельно обеспечить себе светлое будущее, если в точности будут следовать указаниям фланеров-оппортунистов.

Словно бы издеваясь над призывами фланеров, трудящиеся в тот день сотнями тысяч стекались на Елисейские поля, чтобы принять участие в манифестации, организованной традиционными политическими силами, партиями и профсоюзами.

Де Голль с утра зачем-то экстренно вылетел в ФРГ, на одну из французских военных баз, где встретился со своим давним сторонником, генералом Массю, палачом Ханоя и участником путча генералов, приведшего де Голля к власти. Перед президентом стоял нелегкий выбор: ввести в стране чрезвычайное положение или воздержаться. Массю заверил его в лояльности и преданности армии, в готовности офицеров отстоять его власть. Но когда президент вернулся во Францию, Массю и другие его единомышленники с ужасом, перетекающим в стойкое разочарование, поняли, что он выбрал второе решение. После этого дни единоличной власти де Голля были сочтены. Премьер-министр Помпиду, бонвиван и любитель абстрактного искусства, объявил о реорганизации правительства. Козырным ходом, призванным завоевать доверие восставших, оказалась замена министра образования. Де Голль объявил о роспуске парламента и досрочных выборах. ФКП и профсоюзы заявляли об успехах в переговорах с работодателями о значительном повышении межотраслевого гарантированного уровня заработной платы и о расширенных правах для цеховых профсоюзных ячеек. Этих мер многим показалось достаточно. Повышение оклада, выторгованное профсоюзами, составило целых тридцать пять процентов. В начале июня на работу стали выходить госслужащие, работники газораспределительных сетей, отделений связи, железных дорог, городского метрополитена и общественного транспорта. Тогда же полиция, добравшись наконец до Сорбонны, насильно очистила университетские помещения от собиравшихся там «захватчиков».

– Одни предприятия продолжали бастовать, на других участники Межотраслевого совета агитировали за забастовку, но безуспешно, – рассказывал Жюль. – Мы, в свою очередь, продолжали каждый день исправно приходить в Сансье, как на работу, чтобы встречаться там с другими участниками совета, которые, как и мы, не хотели сдаваться и вопреки очевидным фактам не верили в поражение. Коммунизм присутствовал в майских событиях шестьдесят восьмого лишь как видение. Во многом благодаря талантливой агитации фланеров, главной мечтой Красного Мая оставалась прямая демократия рабочих советов. Так и не разглядев всех ограничений этого вида организационного фетишизма, фланеры видели в майском движении лишь подтверждение своих тезисов. Теория рабочих советов оставалась пригодной для забастовок шестидесятых и семидесятых годов во Франции и Италии, но она оказалась абсолютно несовместимой с потенциалом революционного коммунистического движения, которое могло бы выйти далеко за пределы ограниченного воздействия этих забастовок на общество. Сансье был зачищен полицией в начале июля.

– Жюль, ты говорил, что фланеры были так одержимы идеей прямой демократии рабочих советов из-за влияния «Цивилизованного социализма». Что это была за организация?

– Гийом Аннюйе вступил в нее в шестидесятом году. Его привел туда Пьер Труайен, после того как их познакомил один из общих товарищей, военнослужащий, позже откомандированный в Гвинею. «Цивилизованный социализм» был образован после Второй мировой войны в результате откола одной из французских групп от IV Интернационала. Дело в том, что основатели этой группы были в свое время чрезвычайно сильно впечатлены книгой итальянского троцкиста Бруно Рицци «Бюрократический коллективизм». Эта книга повлияла на многих последователей и выходцев из троцкизма, включая американских неоконсерваторов. В ней автор выдвинул теорию о том, что изменения в динамике концентрации мирового капитала, о которых начал говорить в шестнадцатом году Ленин[12], привели к решительному усилению роли чиновников и администраторов, которые в итоге стали превалировать над собственниками и капиталистами в качестве основных фигур процесса управления нормами прибыли. Рицци утверждал, что партийная бюрократия в Советском Союзе превратилась, по существу, в новый класс, эксплуатирующий пролетарские массы. На Западе ту же роль стала играть растущая прослойка менеджмента, эта хорда корпоративного мира. Троцкий подверг теорию Рицци резкой критике, так как считал невозможным ставить знак равенства между режимом КПСС, фашизмом и «новой сделкой» Рузвельта. Он продолжал придерживаться своей теории об СССР как о «деформированном рабочем государстве», которое необходимо защищать всеми средствами. Но после его смерти в Мехико, во многом под влиянием идей Рицци, в троцкистском движении наметился разлад. В Нью-Йорке члены американской секции IV Интернационала, продолжая развивать идеи Рицци, в итоге заложили основы идеологии неоконсерватизма. Парадоксальным образом их ученики в наше время добились фактической однополярной власти над миром. Они стали на деле физическим проявлением идеи расширенного представительства корпоративного мира в аппарате государственной власти с неограниченным влиянием. В целом, в послевоенный период в толпе приверженцев демократии как справа, так и слева главенствующей тенденцией был антисоветизм, основы которого, быть может не желая того, заложил сам Троцкий. Клод Баттанлей и его сподвижники, основавшие в августе сорок шестого года «Цивилизованный социализм», превратили книгу Бруно Рицци в свой идейный манифест, впрочем тщательно избегая каких-либо упоминаний его имени. При этом они умудрились еще более усилить антисоветскую риторику, что и стало причиной их разрыва с ортодоксальными троцкистами. Они считали Советский Союз основным центром «бюрократизации мира», средоточием нового мирового зла, так сказать. По их мнению,