В свою очередь, сами сарматы и аланы могли наниматься отдельными отрядами со своими предводителями на службу к различным правителям (Constantius. Vita Germani, 28)[280] или же выступать в качестве союзников (Tac. Ann., VI, 33; Мовсес Каганкатваци. История агван, II, 12 = АИА 2: 34).

В дальних набегах участвовали лишь всадники на выносливых конях (Amm., XVII, 12, 3; Ambros. De excidio urbis Hierosol., V, 50; ср.: Ovid. Epist., I, 1, 77–84). Естественно, они не были совершенно неимущими членами племени, ведь последние могли даже не иметь добрых верховых коней[281]. Очевидно, в грабительские набеги отправлялась лишь определенная часть мужского населения, женщины и дети оставались на родине (ср.: Tac. Hist., I, 79, 1). И этим набег также отличался от перекочевки, производимой всем племенем.

Участвовали ли в военных действиях сарматов женщины? Ведь они принимали участие в боях уже у скифов (Tzetz. Chil., XII, 877–879). Савроматы, а позднее и сарматы, очевидно, сохраняли этот обычай, и по крайней мере некоторые девушки принимали участие в походах (Mela, II, 103; III, 29–30; Clem. Alex. Strom., IV, 8, 62)[282]. По прикидкам К. Ф. Смирнова, 20 % савроматских погребений с оружием и уздой принадлежали женщинам[283]. По подсчетам же волгоградского археолога В. М. Клепикова, лишь в 9 % женских погребений Нижнего Поволжья в IV–I вв. до н. э. было оружие (в 14 случаях), причем лишь в трех погребениях это были колчаны со стрелами и еще в трех – колчаны и мечи, в остальных могилах это было ритуальное оружие[284]. В нижнедонском могильнике у хутора Новый среднесарматского времени 15 женщин (из 197 могил) были погребены со стрелами и клинками – тем же комплектом оружия, что и у мужчин[285]. Это вооружение, в общем, согласуется со свидетельством Помпония Мелы о том, что такие конные воительницы у приазовских племен были снабжены луком и стрелами как главным оружием; умели они действовать и арканом (Mela, I, 103; III, 29–30). Антрополог Е. В. Перерва объясняет высокий травматизм женщин в среднесарматский период на Нижнем Дону и Волге именно их участием в боевых действиях[286]. Убийство врага у этих племен, можно предполагать, было своеобразным обрядом инициации, после которого девушка могла выйти замуж (Hdt., IV, 117; Mela, I, 103; Nic. Damasc. Paradox. ethn., 21)[287]. По сообщению Псевдо-Гиппократа, девушка савроматов могла выйти замуж, лишь убив трех врагов и исполнив некие обряды (Ps.-Hippocrat. De aёr., 17), что, в общем, может соответствовать неким инициационным обрядам. С другой стороны, судя по нижневолжским и нижнедонским археологическим материалам, с оружием погребались женщины в возрасте 20–35 лет (иногда с детьми), что вряд ли соответствует возрасту проведения инициации[288]. Однако и в этом нет явного противоречия с источниками. По крайней мере, тот же Псевдо-Гиппократ замечает о савроматской женщине, что «она избирает себе мужчину, прекращает скакать верхом, пока не настанет необходимость во всеобщем походе» (Ps.-Hippocrat. De aёr., 17). Вероятно, подобное положение сохранялось и позднее, особенно в более неспокойных приграничных регионах. По крайней мере, положение женщины в сарматском обществе было достаточно высоким.

Возможно, традиция воительниц своими корнями уходит в более ранний савроматский период, когда при значительных потерях среди мужского населения женщины могли участвовать в походах (Ps.-Hippocrat. De aër., 17; ср.: Hdn., VI, 5, 3)[289]. Археолог А. П. Смирнов полагал, что при отсутствии мужчин, ушедших в поход, женщины савроматов могли создавать свои военные отряды[290]. С таким утверждением вряд ли можно согласиться (см.: Palaeph. De incred., 33)[291], хотя в определенных экстренных случаях подобное могло происходить. Так, в легенде о происхождении амазонок их воинственность объясняется тем, что мужчины погибли на войне (Just., II, 4, 1–11), а в южноосетинском варианте нартовского эпоса упоминается группа женщин, которая после гибели своих мужей упражнялась во владении оружием и отомстила обидчикам; также и в каракалпакском эпосе «Сорок девушек», связанном с сако-массагетским субстрактом, упоминается отряд девушек[292]. На центральноазиатские корни этого обычая, вероятно, указывает участие сакских и массагетских женщин в боевых действиях, а в правобережном Хорезме девушек обучали владеть оружием еще в середине XIX в., что связано с традициями неспокойного кочевого быта населения[293].

Ко времени Аммиана Марцеллина традиция «амазонок» ушла в прошлое (Amm., XXXI, 2, 20: omnis … aetas et sexus imbellis). По подсчетам М. В. Кривошеева, из позднесарматских погребений Нижнего Поволжья (середина II–IV в.) с оружием лишь 6, 6 % были женскими[294]. В позднегреческом анонимном романе (около середины II в.) ольвиополитка Каллигона, неким образом связанная с сарматами, участвует в охоте и носит при себе (в походе?) кинжал в ножнах[295]. Каких-либо свидетельств о высоком статусе женщин у аланов у нас нет[296]. Христианский поэт Паулин из Пеллы (ок. 376 – ок. 460 гг.) упоминает аланку – «первую жену» предводителя варваров, в котором видят вождя аланов (Paulin. Euchar., 379: prima uxor regis). Если такое понимание пассажа верно, то можно полагать, что у аланов была полигамия[297].