— Сердолик не поддается подобной обработке, — скучным голосом сказал молодой человек; я продолжал считать ночного гостя молодым, несмотря на то что под шляпой у него обнаружилась изрядная лысина. — Я ювелир. Я знаю.

— Вы правы, это магическая вещь, — согласился я осторожно.

Я все теперь старался делать очень осторожно. С того самого момента, как я разглядел кулон в руках ночного гостя, внутри меня не утихало зудящее предчувствие большой удачи; наверное, подобная горячая щекотка мучает нос собаки, только что взявшей след.

— Эта вещь, — мой собеседник брезгливо опустил уголки губ, — есть величайшая улика. Дорожка к преступнику, рядом с которым все лесные душегубы окажутся просто детьми… И поскольку традиционное правосудие…

— Я понял, — возможно, я оборвал его не слишком вежливо, однако песня, которую он собирался завести, была мною выслушана уже без малого тридцать раз. — Я прекрасно понял. Вы считаете, что нашли лучшее применение для Кары; однако ваша жена возвратилась домой живой и относительно здоровой, в то время как многие, просившие вчера моего заступничества, потеряли своих близких. Речь идет о человеческих жертвах, в то время как ваша жена…

— Ее изувечили! — выкрикнул он шепотом. — Ее использовали для… вероятно, ритуала, вы в этом лучше разбираетесь, ведь вы маг, а не я!..

— Но ведь она в здравом рассудке, — сказал я примиряюще. — Даже если ее изнасиловали — она не помнит об этом, и…

Он глянул на меня так, будто это я только что на его глазах надругался над его женой.

— Ритуалы бывают разные, — сказал я извиняющимся тоном. — Но, возможно, ее вовсе…

— Ее не… не… насиловали, — сказал он, и я решил не перечить.

— Вот видите, — кивнул я. — И внешне она не…

— Не изменилась, — он помедлил, потом губы его сложились в подобие улыбки. — Смотрите.

Извлек из-под рубашки медальон, бережно открыл, поднес к моим глазам — насколько хватило цепочки. Миниатюра изображала женщину не то чтобы красивую, но, без сомнения, привлекательную. Лет двадцати.

— Да, внешне она не изменилась… Но изменилась изнутри.

— Каким образом?

Некоторое время он смотрел на меня, не решаясь сказать.

— Ну же?

— Поглупела, — сказал он шепотом. Я крепко сжал губы — не улыбнуться бы. Только не улыбнуться, последствия могут быть неисправимы.

— Да! — сказал он с вызовом. — Она сделалась веселее, чаще поет… Чаще бывает в хорошем настроении. Несмотря на то, что ей пришлось пережить. Я знаю, что вы сейчас подумали… скажите, не стесняйтесь! Скажите, ну?!

— Я подумал, что это не так уж плохо, — честно признался я.

Мой гость горестно покачал головой:

— Да… не вы первый. А я люблю ее! Любил… ту, прежнюю.

Снова зависло молчание. Я смотрел на кулон; яшмовая рожа, когда-то украшавшая грудь папаши Ятера, приходилась этому сердолику родной сестричкой.

На ловца сова летит.

— Кстати, — я поводил ладонью над зловещим сердоликом. — Как долго отсутствовала ваша жена?

— Неделю, — сумрачно отозвался ювелир.

— Всего лишь неделю?!

Он посмотрел на меня почти с ненавистью:

— Всего лишь? Я успел сто раз умереть. Облысел…

И он печально провел ладонью по остаткам своих волос.

* * *

«Друг мой, лекари — не маги, но сродни им. Здоровье каждого человека священно, как ты знаешь. Лекари обладают властью над болезнями, но настоящими властелинами нашего здоровья являемся мы сами, сынок. Ты — наследственный маг, хвала сове; ты внестепенной, а это редкое счастье. Ты можешь обернуться львом или мышью — но священное здоровье твое уже подточено коварными хворями, от которых, увы, преждевременно умерла твоя матушка.

Друг мой! Для того, чтобы спокойно дожить до старости, тебе следует всю жизнь соблюдать простые, но очень жесткие правила.

Запомни!

Будь на дворе зима или лето — начинай свой день с обливания холодной водой.

Будь на дворе дождь или вьюга — заканчивай свой день пешей прогулкой.

Садясь за стол, придвигай стул поближе — чтобы край столешницы вовремя напомнил тебе, что живот твой уже полон. Никогда не ешь жареного, копченого, соленого, избегай мяса; твоя пища — восхитительные ароматные каши с поволокой растительного масла, душистые овощи и сладкие фрукты, хрустящие белые сухарики, тонкие и прозрачные, как весенний лед.

Никогда не пей вина!

Заведи себе друга среди лекарей — только сперва разузнай, хорош ли он в лекарском деле. Лекарь считается хорошим, если на десяток вылеченных им страдальцев приходится не больше одного-двух покойников.

Друг мой, наши заклинания бессильны против болезней — но ведь кроме магии у нас есть воля и здравый смысл, не так ли?..»

* * *

Вечером случилась неприятность: печень, прежде ведшая себя смирно, наконец-то напомнила мне о недопустимости безрежимной жизни. Шутка ли: бессонная ночь, завтрак на ходу, жареное мясо, которым щедро угостила меня ювелирша, плотный, но недостаточно изысканный гостиничный ужин… В результате мне пришлось повозиться, составляя и заваривая лекарство, и целый час промаяться в ожидании, пока оно начнет действовать.

Утихомирив печенкин протест, я решил впредь вести себя осмотрительнее.

Смеркалось; я провел у ювелиров часа три или четыре, а потом, ведомый внезапно возникшей идеей, посетил невзрачную контору справа от городского рынка. Переговорив с усталым чиновником в побитом молью коричневом сюртуке, я получил в свое распоряжение скрипучий стол в пятнах чернил, скрипучий стул и скрипучее же перо. Минут пять ушло на обдумывание текста; наконец я разборчиво вывел на рыжем бланке: «Скупаю драгоценные и полудрагоценные камни, кулоны, подвески. Дорого».

Побитый молью чиновник сосчитал слова и взял с меня восемь монет. Удаляясь от базара, я слышал, как голосистый мальчишка выкрикивает со своей тумбы мое странное объявление — неизменно запинаясь на слове «полудрагоценные». Всматриваясь в лица прохожих, я не заметил, чтобы хоть кто-нибудь оживился в ответ на мальчишкин призыв; что ж, я с самого начала не возлагал на эту затею особых надежд. Но и упускать шанс было не в моих правилах.

Итак, ювелиры.

Филла Дрозд, жена лысого юноши Ягора Дрозда, оказалась вполне похожа на миниатюрный портрет в медальоне мужа. Молодая миловидная женщина с косами до колен; разговорчивая, чтобы не сказать болтливая. Как ни странно, похищение, стоившее шевелюры бедному Ягору, не произвело на нее особого впечатления — она вспоминала о нем легко, чуть ли не со смехом.