Несмотря на все принятые меры предосторожности, старая дай была обвинена в том, что вызвала второй выкидыш своими снадобьями, и той же ночью убита Промилой Деви и одним из евнухов, которые отнесли ее хилое тело на крышу и сбросили вниз, чтобы создать видимость несчастного случая.

– Но я узнала об этом гораздо позже, – сказала Анджали. – Тогда мне сообщили, что она упала с крыши и что это был несчастный случай. И я поверила, ибо даже Промила говорила так…

На следующее утро полукровку снова отослали из дворца, якобы по собственной ее просьбе. Ее известили, что ей разрешено на время удалиться в Жемчужный дворец, и действительно отвезли туда, для того чтобы заточить в маленькой подземной комнате.

– Я провела там почти год, – прошептала Анджали, – и все это время видела лишь двух человек: Промилу, свою тюремщицу, и мехтарани[48], которой было запрещено разговаривать со мной. Я не видела ни неба, ни солнечного света и никогда не ела досыта. Я постоянно была голодной – такой голодной, что съедала до последней крошки всю пищу, какую мне давали, даже если она была настолько протухшей и испорченной, что потом мне становилось плохо. Все месяцы, проведенные там, я оставалась в одежде, в которой меня забрали из зенаны, и никакой другой мне давали. У меня не было воды, чтобы постирать свои вещи, которые истрепались, изорвались и дурно пахли… как и мои волосы, и все тело. Только когда шли дожди, я могла частично смыть с себя грязь, – тогда сточные канавы переполнялись, и вода заливала дворы, затекала в мою камеру и покрывала пол на несколько дюймов, а потому я могла вымыться. Но когда дожди кончились, вода высохла, а… а зима выдалась очень холодной…

Она сильно задрожала, словно до сих пор мерзла, и Аш услышал, как у нее застучали зубы.

К началу февраля Анджали потеряла счет времени. Она начала утрачивать надежду и впервые стала сомневаться насчет Шушилы и спрашивать себя, забыла ли о ней сводная сестра или же предпочитает не знать, что с ней случилось. Она ведь наверняка может сделать что-нибудь! Но с другой стороны, у Шу-Шу дурная наследственность: ее мать организовала убийство собственного мужа и своей соперницы, четвертой жены раджи, а ее брат Нанду совершил матереубийство. Неужели Шушила тоже способна на зло? Анджали не могла заставить себя поверить в такое: в конце концов, Джоти тоже был ребенком нотч, хотя он явно пошел в отца. Однако сомнения не отступали, возвращались снова и снова и мучили Анджали, как ни старалась она прогнать их…

К ней в камеру не приходило никаких известий из внешнего мира: Промила Деви разговаривала с ней крайне редко, а мехтарани вообще никогда не разговаривала. Посему Анджали не знала, что сводная сестра снова зачала и что на сей раз имелись все основания надеяться на счастливый исход беременности: головные боли и приступы тошноты не повторились, и, когда плод начал шевелиться, женщины зенаны с уверенностью предсказали благополучные роды, а жрецы и прорицатели поспешили заверить раджу, что все приметы указывают на сына. Промила также ни словом не обмолвилась о болезни раджи и о том, что все усилия придворных лекарей не дали результата и первая рани послала за хакимом своего дяди, Гобиндом.

Только когда Анджали внезапно перевели обратно в ее комнаты в городском дворце, она узнала все эти новости и задалась вопросом: не обязана ли она своим освобождением предстоящему прибытию Гобинда, а вовсе не перемене настроения раджи? Личному лекарю ее дяди наверняка велено справиться о здоровье и благоденствии обеих рани и послать известия о них в Каридкот, а потому нужно, чтобы вторая рани находилась на женской половине Рунг-Махала вместе со своей сестрой, а не одна в Жемчужном дворце.

Так или иначе, она снова вернулась в городской дворец, где ей дали чистую одежду и стали сносно кормить. Ей по-прежнему никуда не разрешалось выходить из своих комнат, кроме как в крохотный мощеный дворик площадью не более ковра средних размеров, огороженный со всех сторон задними стенами других зданий. Но после долгих месяцев, проведенных в полутемной камере в Жемчужном дворце, все это показалось Анджали почти раем, тем более что теперь она реже видела Промилу, поскольку к ней приставили вторую служанку, молодую и неопытную деревенскую девушку, которая из-за заячьей губы была болезненно стеснительной до такой степени, что производила впечатление слабоумной. Анджали всячески пыталась разговорить ее, но Ними не обнаруживала склонности к общению и в присутствии Промилы ходила на цыпочках, точно перепуганная мышь, от страха не в силах вымолвить ни слова. Когда к ней обращались, она только кивала или мотала головой.

Кроме Промилы, Ними и неизменной мехтарани, ни одна другая женщина никогда не входила в крохотный дворик, но Анджали слышала их пронзительные голоса и смех, доносившиеся из-за стен или с крыш, где они собирались вечерами, чтобы посплетничать и подышать свежим воздухом. Прислушиваясь к ним, она узнала о болезни раджи и прибытии дядиного хакима Гобинда Дасса и исполнилась безумной надежды, что он как-нибудь сумеет устроить ее побег.

Если бы она смогла поговорить с ним или тайно передать ему письмо с рассказом о своем трудном положении, он наверняка не отказался бы помочь ей. Даже если он сам не в состоянии что-либо сделать, то может обратиться от ее имени к Джоти и Кака-джи, которые всегда любили ее и потребуют, чтобы ее отправили обратно в Каридкот. А возможно, Гобинду удастся связаться с Ашоком, который обязательно спасет ее, даже если Промилу Деви заменят десятью драконами и всей дворцовой стражей.

Но Анджали никак не могла придумать способ войти в сообщение с Гобиндом; и она знала, что ему самому никогда не позволят переступить порог зенаны, как бы он ни возвысился в глазах раджи, не позволят, даже если Шушила будет умирать. Тем не менее Анджали не собиралась отчаиваться: покуда Гобинд находился в Бхитхоре, надежда оставалась. Однажды каким-нибудь образом она сумеет связаться с ним. И как-то раз теплым вечером, когда только-только зажгли лампы и крохотный двор-колодец погрузился во тьму, надежды Анджали оправдались: Ними, пришедшая с ужином, принесла письмо от хакима…

Это было, как она узнала позже, второе письмо Гобинда к ней – первое до нее не дошло. По прибытии в Бхитхор он написал два письма, по одному каждой рани, с приложенными к ним посланиями от Кака-джи и Джоти. Он передал послания открыто, через старшего евнуха, и оба были вручены Шушиле, которая прочитала их, разорвала и передала устный ответ якобы от лица обеих рани.

Третье письмо, адресованное Анджали, тоже передали Шушиле, и, поскольку в нем не содержалось ничего особенного: всего лишь просьба подтвердить, что у обеих сестер все в порядке, – ей пришло в голову, что имеет смысл позволить Каири прочитать его и собственноручно на него ответить. Если в ответе не будет содержаться никаких неуместных сведений, хаким удовлетворится и прекратит расспросы, в противном же случае письмо послужит доказательством, что Каири-Баи – предательница, которая замышляет посеять вражду между Бхитхором и Каридкотом и пытается очернить своего мужа и сводную сестру.

Письмо снова аккуратно запечатали и отдали глуповатой служанке Ними с наказом вручить его госпоже после наступления темноты и сказать, что письмо дал ей незнакомец, который остановил ее на обратном пути с базара и пообещал хорошо заплатить, коли она отдаст послание второй рани, оставшись с ней наедине, и принесет ответ от нее, когда выйдет в город в следующий раз. Девушку заставили повторять эту историю, пока она не выучила ее наизусть, и предупредили, чтобы она не вздумала ничего добавлять от себя или отвечать на любые возможные вопросы хозяйки, иначе ей вырвут язык. Но если она все сделает, как велено, ее щедро вознаградят…