Она молча посмотрела мне в глаза с вызовом.

– Твое дело, – согласился я. – Приступаю к нещадной эксплуатации. Вот, – доставая из кармана смятую газету, порадовал ее, – садишься за телефон и начинаешь обзванивать по этим объявлениям, что я подчеркнул. Нам требуется трехкомнатная квартира, чтобы не сидеть на головах друг у друга. Центр не нужен, зато необходим минимум мебели и подключение к Интернету. Телефон должен быть обязательно. Выступаешь за главного квартиросъемщика, сейчас все равно ничего лучше не придумаем. Я только наскоро просмотрел, можешь еще раз внимательно изучить, вполне мог что-то подходящее пропустить. Ищем в ближайшем Подмосковье – Люберцы, Мытищи, Одинцово и тому подобное, можно и за пятнадцать тысяч в месяц снять квартиру с мебелью-техникой. Я не сноб, чтобы снимать хату напротив Кремля, и все-таки неприятно напрягают эти цены. Что, интересно, кушают квартиросъемщики, после того как заплатят за аренду? Газеты утверждают, что средняя зарплата в России двадцать пять тысяч рублей. Врут, – убежденно сказал я. – Зачем в Москве работать? Сдай квартиру за сорок тысяч и отдыхай на даче. Вот смотри, – показывая одно объявление, пожаловался ей. – «Улица Металлургов. Шестиэтажка. Сталинка. Кухня 10 кв. м, комнаты 20/15/20. Холл 12 кв. м. Мебель. 2-х камерный холодильник, стиралка-автомат. На полу ламинат. На длительный срок. 40 тыс. в месяц». Что такое «ламинат» – понятия не имею, но я пока не миллионер… Или вот еще: «Улица Богданова. Новостройка. Шестнадцатиэтажка. Комнаты изолированные 22/18/14. Кухня 13 кв.м. Две лоджии. Мебель. 35 тыс. в месяц…»

И везде то же самое – тридцать пять – сорок тысяч рублей. А центр вообще от ста пятидесяти до двухсот тысяч в месяц для бедных приезжих. Правильно в песне поется: «Дорогая моя столица, золотая моя Москва». Кому дорогая, а кому и золотая. Я бы вообще в деревню уехал, но там все всё друг про друга знают, а нам это ни к чему. В городе лучше, всем по фигу, чем занимаешься.

– А платить чем? – спросила Таня.

– А! Эти ваши сине-зеленые бумажки с памятником Ярославу Мудрому и часовней Казанской Богоматери.

Я отодвинул тарелки и начал небрежно вынимать из карманов пухлые пачки тысячерублевок и выкладывать на стол. Разлохмаченные они потому, что я старательно проверял несколько штук из пачки на свет. Есть там водяные знаки или нет. В ломбарде на меня смотрели изумленно. А что делать, если я в первый раз вижу бумажные деньги? Пусть лучше смотрят как на дурака, чем потом окажется, что я и есть он самый, взявший фальшивки.

– Раз, два… – выкладывая, считал я, – …три, четыре… Всего триста шестьдесят тысяч, не считая того, что я оставил себе на мелкие расходы.

– Ты уже успел кого-то ограбить? – изумилась Таня при виде огромной пачки денег.

Рафик хохотнул.

– Почему меня все подозревают в разных неприличных вещах, – старательно «обиделся» я.

– На себя посмотри со стороны, – посоветовал Рафик, – с такими габаритами и с такой мордой только сидеть в офисе и рекламой заниматься. Непременно есть у тебя страшный зверь байк и масса татуировок на теле под кожаной курткой. Да и не рассказывай сказки про свою добропорядочность и любовь к закону, уж я-то знаю.

– По нашим законам, украсть коней в дальнем походе – не воровство, а подвиг, – не согласился я. – А больше ты ничего знать не можешь. При тебе я никого не грабил. Все остальное добыто тяжким трудом в честном противостоянии с врагами. Рассказы за бутылкой имеют ценность такую же, как у вас, рейдеров, в кабаке, после возвращения, типа «Там, где мы были, страшные ужасы. Стоит на развилке дорог камень и на нем написано таинственными письменами, которые никто прочесть не способен: “Куда ни пойдешь – налево, направо или прямо, – однохренственно пипец придет”». Тьфу! Никому верить нельзя, когда про подвиги рассказывают. Как раз, когда сделаешь что-нибудь такое, что рассказать можно, совершенно не хочется. Ничего приятного. И иногда настолько противно, что лучше бы не было.

Рафик криво усмехнулся.

– Нет, никого я не грабил – ответил я на Танин вопрос, – просто продал одну вещичку. Даже не продал, заложил. Надо не потерять адрес этого алкаша, а то вдруг придется выкупать, да и для отчета. Уф, – с облегчением сказал, доставая квитанцию из кармана, – нашел. А то я уже не помнил, куда засунул. Пришлось за помощь проставляться, а после второй я обычно документы просто выкидываю.

– Как у Стругацких дубли? – невинно спросила она. То ли намекает, то ли подколола.

– Ненавижу эти бумажные дела, – честно покаялся. – В папочку положи, дырку пробей, подшей. Хорошо, что у меня собственный бухгалтер имеется. Впрочем, начальству всегда хорошо, удивленно поднимаешь брови и спрашиваешь с изумлением в голосе: «Как? Ты до сих пор не сделал?»

Рафик хохотнул. Как я общаюсь со своими родственничками, он прекрасно знает. Не так уж и часто я устраиваю разнос, пересаливать тоже нельзя, если не хочешь, чтобы бегали за разрешением на каждый чих.

– Мы пришли на Землю с начальным капиталом, – поясняю Тане. – Правда, не в деньгах. Там рубли с долларами и другими красивыми фантиками совершенно не в ходу. Вот смотри, – я расстегнул боковой карман и вытащил из него маленький бумажный пакетик, осторожно развернул его. Мелкие – это брильянтики по три-четыре карата – сорок две штуки, стоимостью от тридцати до семидесяти тысяч долларов, а этот изумруд на восемнадцать каратов. Говорят, камни больше пяти карат ценятся дороже алмазов, охренительно стоить должен. Ювелир отказался называть цифру, это уже коллекционная вещь. А вот это, – сдвигая пальцем, продемонстрировал ей, – александрит. Тоже мелочь, один карат, но, по агентурным данным, может стоить от одной до пяти тысяч долларов за карат. Двадцать один камешек. Еще есть сапфир и топаз, вставленные в кольца. Вот только соваться с этим без документов в магазин глупо. Цены зависят от размера, чистоты, окраски и огранки камня, и, конечно, приблизительные. Одно дело купить, совсем другое – продать. Я здесь получил меньше, чем рассчитывал, но больше, чем поспорил еще там. Не забыть бы квитанцию показать и выигрыш с Черепахи получить за недоверие к моим коммерческим способностям. Мелочь, а приятно.

Рафик с сомнением покачал головой, мол, фиг что получишь с Черепахи.

– Надо кого-то знакомого иметь, – обратился к Тане, – чтобы не кинули. Ты, – сказал ей в ответ на ее открытый рот, – пойдешь только в крайнем случае. Сегодня у нас другого агента нет, а баловаться часто с такими вещами – только навести на себя бандитов. Откуда нам знать, кто в том же ломбарде прикормленный, да и сложно объяснить наличие в кармане восемнадцатикаратного изумруда. На первый случай есть у нас немного простых золотых колец и цепочек. Это можно будет без проблем загнать, что я и сделал. Только не сразу и не все, – собирая со стола камни, поясняю. – Там одного золота полкило. Как бы ментов не позвали… Решат еще, что ворованное.

– А проба? – спросила Таня.

– Я тебе удивляюсь, – отмахнулся от нее, – такие глупости. При желании, «честные» жулики всегда найдут возможность поставить клеймо. Там у нас, – показал я в сторону потолка, – специалисты в любой отрасли имеются. Надо тебе ассенизатора – будет. Требуется ювелир – найдем.