– Мне придется встать на табурет, чтобы дотянуться доверхней полки, а вы будете меня поддерживать, я ужасно боюсь высоты…

В некотором противоречии с только что сказанным она довольноловко вспрыгнула на табурет и потянулась к верхней полке, бросив, необорачиваясь:

– Поддержите же меня, а то я непременно упаду!

Д’Артаньян после секундного колебания крепко поддержал ее заталию обеими руками – и следует сказать, что подобные домашние заботы емукрайне понравились.

– Ах! – воскликнула вдруг молодая женщина. –У меня кружится голова, я, кажется, падаю…

И она в самом деле рухнула с табурета прямо на рукид’Артаньяна, поневоле вынужденного крепко схватить ее в объятия. Ему стало темвременем приходить в голову, что в некоторых отношениях жизнь схожа что вПариже, что в Тарбе…

Но додумать до конца он не успел – вокруг его шеи обвилисьдве стройные ручки, и нежный голосок прошептал на ухо:

– Милый д’Артаньян, а можете ли вы отнестись ко мнеужасно непочтительно? Я вам приказываю быть со мной непочтительным…

– Гвардеец в таких случаях слепо повинуется, –сказал д’Артаньян, покрепче прижимая ее к себе и с бьющимся сердцем ощущаягибкое, сильное тело под тонким платьем.

– Вот и прекрасно. А теперь проводите меня в спальню.Мы же не глупые подростки, чтобы целоваться посреди гостиной. Только не стучитетак сапогами. Слуги отправлены со двора, но все равно – береженого бог бережет…А лучше снимите их сразу…

Вмиг сбросив сапоги, д’Артаньян последовал за Луизой вспальню, где был незамедлительно увлечен на массивную супружескую постель подбалдахином, так и не успев этикета ради сказать какой-нибудь куртуазныйкомплимент, коего, по его мнению, требовали приличия. Вместо этого ему былопредложено помочь очаровательной нормандке избавиться от платья, после чегособытия приняли пылкий и недвусмысленный оборот.

Д’Артаньян, как любой выросший в деревне, имел некоторыйопыт в общении с прелестницами, склонными позволять мужчине вольности. Правда,опыт таковой был им приобретен на лесных полянах, в стогах сена и заброшенныхстроениях, так что он впервые оказался наедине с лишенной предрассудков дамой внатуральной спальне, на широкой постели с самым настоящим балдахином. Но это, вобщем, дела не меняло, и он приложил все усилия, чтобы следовать на сей раз неродительским заветам, а наставлениям синьора Боккаччио, благо эта ситуация,пришло ему в голову, словно была взята прямиком из бессмертного «Декамерона». Аэто свидетельствовало, что изящная словесность и жизнь все же теснее связанымеж собой, чем это кажется иным скептикам.

К сожалению, пришлось очень скоро признать, что его опыт нетак богат, как представлялось доселе. Кое-какие уроки, преподанные емуочаровательной и пылкой нормандкой, это, безусловно, доказали, приведя ввосторг и некоторое оторопение. Похоже, свою фантазию он зря считал такой ужбурной – прекрасная парижанка, руководя событиями без малейшего смущения,ввергла гасконца в такие шаловливые забавы, что он, повинуясь дразнящему шепотуи нежным опытным ручкам, сам себе удивлялся, проделывая то, что от неготребовали, и, в свою очередь, подвергаясь не менее удивительным атакам. Чертпобери, так вот каковы нравы в Париже! Куда там беарнским резвушкам с ихнеуклюжей прямотой…

К сожалению, самые приятные вещи обладают свойствомоканчиваться. Настал момент, когда столь упоительные забавы пришлось прерватьпо причинам отнюдь не духовным, а самым что ни на есть земным, – ид’Артаньян блаженно вытянулся на обширной супружеской постели, держа в объятияхобнаженную прелестницу так, словно имел на это все законные права.

«Гром меня разрази, – подумал он в блаженнойусталости. – Положительно, везет так, что жутко делается. Ну никаких тебепрепятствий на дороге, одни достижения. Вот так вот поневоле задумаешься: ачто, если трактирщик из Менга был прав и сходство мое с королевским профилем намонете отнюдь не случайное? Что, ежели… Прах и преисподняя! С одной стороны,конечно, некрасиво и даже грешно подозревать собственную матушку внедостаточной добродетели… с другой же… Персона короля, как известно,возвышается над всеми установлениями и правилами приличия, ибо монарх самопределяет, что считать добродетелью, а что – пороком. Недалеки те времена,когда люди еще указывали с гордостью в официальных бумагах титул вроде:„Сякой-то, королевский бастард[4]"… Нет, а вдруг? Как быэто узнать дипломатичнее? Не обретался ли в наших местах великий Генрих? Неможет же так везти сыну простого захолустного дворянина…“

– Вы не уснули, мой рыцарь? – нежным голоскомосведомилась Луиза.

– Помилуйте, – спохватился д’Артаньян. –Какой гвардеец может уснуть, пребывая в подобном обществе? – И осведомилсяс хорошо скрытым беспокойством: – Я надеюсь, Луиза, вы не разочарованы?

– Вы очень милый мальчик, д’Артаньян, – ответилапрекрасная нормандка. – И я не сомневаюсь, что под руководством опытнойучительницы вы еще станете по-настоящему опасны для дам…

Пока д’Артаньян обдумывал ее слова, пытаясь догадаться, чтоздесь от комплимента, а что – от той дерзости, на которую всегда имел правослабый пол, Луиза мечтательно протянула:

– Д’Артаньян… Как вас назвали при святом крещении?

– Шарль, – сказал д’Артаньян. – Собственно,если уж стремиться к точности, то мое полное имя звучит как Шарль де Батцд’Артаньян де Кастельмор…

Вообще-то, он не стремился к предельной точности, а потомуне стал добавлять, что Батц и Кастельмор, собственно, давно уже представляютсобой пришедшие в совершеннейший упадок клочки земли, дикие пустоши,единственным достоинством которых осталось то, что они дают владельцу право насоответствующие титулы… В конце концов, скрупулезность – качество стряпчего, ане дворянина, не правда ли?

– Шарль д’Артаньян… – тем же мечтательным голосомпроизнесла Луиза. – Луиза де Батц д’Артаньян де Кастельмор… Право, этозвучит гораздо более звучно и красиво, нежели Луиза де Бриквиль…

На всякого мужчину, даже самого неискушенного, любая теньподобных намеков испокон веков действовала, как рев охотничьего рога напугливую дичь. А потому д’Артаньян, тревожно встрепенувшись, поторопился напомнить:

– Прелесть моя, но ведь помянутый де Бриквиль – вашзаконный супруг… Перед богом и людьми…

– Ах, милый Шарль, если бы еще перед лицом этой вотпостели… Стыдно вам признаваться, но свои законные супружеские права мойдражайший супруг берется осуществить форменным образом пару раз в год – и еслибы вы знали, как кратки и скучны эти редкие свидания! Никакого сравнения свами, дорогой Шарль, уж вы-то знаете, как ублажить даму… Нет, вы в самом делеполагаете, что я была бы вам плохой женой? Я молода, смею думать, красива иотнюдь не бедна… И к тому же дворянского рода…

"Караул! – в совершеннейшем смятении возопил просебя д’Артаньян. – Меня, кажется, хотят окрутить?! Черт, окно высоко надземлей, да и пожитки остались в комнате…"