Среди ночи его кто-то тихонько, но настойчиво растолкал. Глеб открыл глаза и тревожно вскинул голову:

– А?

Возле его лавки стояла Ольстра. Увидев, что Глеб проснулся, она прижала палец к губам:

– Тс-с… – Потом улыбнулась и поманила его пальцем: – Идем. Только тихо.

Глеб поднялся на лавке и только сейчас увидел, что Ольстра одета в одну лишь тонкую белую рубаху, под которой легко угадывались округлости ее грудей. На ногах у девки были маленькие сапоги.

Она снова поманила Глеба пальцем и тихонько пошла прочь. Глеб поспешно обулся и двинулся за ней, стараясь шагать бесшумно.

Так они прошли через горницу, потом куда-то свернули, прошли по еще одной темной комнате и снова свернули.

Ольстра остановилась. Полная луна за окном светила ярко, ее света хватало, чтобы разглядеть кровать, сундук и табурет. Ольстра притворила дверь, положила Глебу ладони на плечи, привстала на цыпочки и поцеловала его в губы.

– Ты чего? – удивился Глеб.

– Ничего. – Она улыбнулась. – Нравишься ты мне. До рассвета далече. Будем любиться?

– Чего?

Ольстра откинула с лица прядь русых волос и тихо засмеялась.

– Ты что, как неродной? Али с девкой никогда не шалил?

– Я?

– Ну, не я же. Девка с девкой шалить не может.

Глеб усмехнулся:

– Ты бы удивилась, если бы я тебе рассказал…

Ольстра положила ему пальчик на губы:

– Тихо. Не хочу, чтобы батюшка нас услышал.

Девка прижалась к Глебу теплым подрагивающим телом, и он тут же почувствовал возбуждение.

– Я на Ивана Купалу сразу трем парням отдавалась… – хрипло зашептала она. – Тело истомой текло… И сейчас течет…

От слов Ольстры кровь быстрее побежала по жилам Глеба. Близость ее полуголого тела возбуждала. Не видя смысла в том, чтобы противиться желанию, Глеб обнял девушку рукою за талию и поцеловал ее в губы. Ольстра жарко и порывисто ответила на поцелуй. Потом вдруг слегка отпрянула и, схватив Глеба за руку, повлекла его к кровати.

«Горячая штучка! – с легким удивлением подумал Глеб. – А с виду была такая скромница. Правду говорят, что в тихом омуте черти водятся».

Вдруг Ольстра отпрянула и больно толкнула Глеба руками в грудь.

– Ты чего? – резко спросила она.

– А? – не понял Глеб.

– Ты чего тут стоишь? А ну – пошел прочь!

– Ты же сама меня сюда затащила! – изумленно проговорил Глеб.

Лицо Ольстры дрогнуло от негодования. Прикрыв руками грудь, она гневно проговорила:

– Прочь, сказала! Или хочешь, чтоб я батюшку разбудила?

– Да ведь ты сама… Погоди, – догадался вдруг Глеб. – Ты что, лунатик?

Ольстра, поняв, что слова на Глеба не действуют, схватила с постели подушку и грозно на него замахнулась:

– Вон пошел!

Глеб, видя в глазах девки искреннее возмущение и решив не испытывать судьбу, повернулся и быстро вышел из комнаты.

Возвращаться в каморку не хотелось. Бесшумно пробираясь через горницу, Глеб сунул руку в карман рубашки и наткнулся на початую пачку сигарет. Что ж, покурить сейчас самое время.

Он сменил направление и, стараясь не наступить на кого-нибудь из храпящих во сне товарищей, направился к двери. Он ожидал, что кто-нибудь из ратников заградотряда окликнет его, но те, по всей вероятности, спали без задних ног.

В сенях Глеб столкнулся с кузнецом и чуть не выронил от неожиданности сигареты.

– Вакар?

Кузнец встал у Глеба на пути, вгляделся в его лицо и тихо сказал:

– Ты, Глеб, на дочку мою не серчай. Она по ночам сама себя не сознает. Особенно в полнолуние.

– Я это заметил, – проворчал Глеб.

– Значит, не серчаешь?

– Нет.

– Вот и хорошо, – кивнул Вакар. – А во двор-то чего? По нужде, что ли?

– Да нет. Курить охота.

Кузнец на мгновение задумался, после чего почтительно переспросил:

– Камлать, что ли, будешь? Ночью?

– Просто подымлю, – сказал Глеб.

Не желая вдаваться в объяснения, он сунул в рот сигарету и, обойдя кузнеца, вышел из дома.

В пачке оставалось четыре сигареты. Не густо.

Во дворе Глеб, чиркнув зажигалкой, закурил и, прислонившись плечом к бревенчатой стене дома, стал пускать колечки дыма. Небо был усыпано звездами. Пахло деревьями, травой и навозом. «Прямо будто у бабушки в деревне», – подумал Глеб и грустно улыбнулся. Хорошо, что хоть что-то в мире остается неизменным.

И все же что-то здесь было не так. Чего-то не хватало. Чего-то такого, без чего деревня – не деревня.

Глеб задумался. И вдруг его осенило – собаки! Они молчали! Во всем селе ни одного собачьего тявканья. И петухи не кричат. Полная тишина. В книжках такую обычно называют зловещей…

Глеб глубоко затянулся сигаретой, бросил взгляд на калитку и вдруг вздрогнул. У калитки стоял человек. Глеб оглянулся на дом, прикидывая расстояние до двери, затем снова перевел взгляд на незнакомца, на секунду задумался и решил заговорить первым.

– Вечер добрый! – сказал незнакомцу Глеб. – Вы тоже здесь остановились?

Человек молча стоял у забора. Его бледное лицо выделялось на фоне ночной синевы белым пятном, и на пятне этом чернели две черные дыры – глаза.

Глеб затянулся сигаретой и выпустил изо рта несколько колечек белого дыма, ожидая, что ночной гость повалится на колени при виде пускающего дым колдуна. Но на молчаливого незнакомца этот трюк не произвел никакого впечатления. Он продолжал стоять и разглядывать Глеба.

Глеб нахмурился.

– Слушайте, уважаемый, вас не учили, что таращиться на незнакомых людей неприлично? – поинтересовался он.

Видимо, слова Глеба усовестили незнакомца. Он тронулся с места и стал медленно приближаться к Глебу. Ратник, понял Глеб. Латы, широкий пояс с ножнами, высокие сапоги. Точно, ратник. Только странно, что без шелома. И меча нет… Да и походка странная… Пьяный, что ли?

Глеб взглянул на него внимательней и ужаснулся. Зубы мужчины, длинные, острые, отбивали дробь, и голова его слегка подергивалась в такт этой жутковатой дроби. И еще глаза – они были темны и пусты, как стволы ружей.

– Вам нужен Вакар? – спросил Глеб дрогнувшим голосом. – Хотите, я его позову?

Незнакомец разомкнул губы, и из горла его вырвалось тихое сипловатое мурлыканье. Глеба обдало запахом гнили.

Правая рука ратника метнулась к Глебу. Холодные и твердые, как железные болты, пальцы сдавили Глебу горло. Изо рта ратника вырывался тошнотворный смрад, а с оскаленных зубов капала клейкая слюна.