Наверняка подумали и о том, что будет после Клавдия. В 48 году императору было 57 лет — по тем временам преклонный возраст. Мессалине же было нужно, чтобы он непременно дожил до той поры, когда Британник станет достаточно взрослым, чтобы его сменить. Мальчику, однако, еще не исполнилось и семи лет. Продержится ли Клавдий необходимые 15 лет? А если, к несчастью, он скончается слишком рано, что станется с ее сыном? Не предпочтут ли ему Нерона, который на три года и несколько месяцев старше? Разве не обошел Калигула своего двоюродного брата Гемелла из-за благоприятной разницы в возрасте? То есть нужно предусмотреть «регентство», пока Британник не сможет править, но Клавдий, в отличие от Августа, до сих пор никого не назначал для столь ответственного дела. Можно представить, что Мессалина и Силий сговорились побудить его к этому. Если следовать этой гипотезе, их идея заключалась в возобновлении системы, созданной Августом: тот усыновил Тиберия, который одновременно усыновил Германика, чтобы в конечном итоге власть осталась в руках потомков Августа. Это, кстати, сработало, потому что, хотя Германии и умер до срока, его сын Калигула все-таки наследовал Тиберию. Таким образом, Мессалина должна использовать свое влияние на мужа, чтобы он сделал Силия своим наследником при условии усыновления затем Британника.

В целом «свадьба» Мессалины, намеки на усыновление Силием детей императрицы или отвергнутое предложение устроить переворот — не что иное, как искаженное отражение реальности. Искаженное — потому что эта реальность могла приукрасить тех, кого надо было вывалять в грязи.

До сих пор императрица играла хорошо. Она добилась развода своего любовника — конечно, не из ревности, а во избежание появления законных детей, которых он мог бы предпочесть Британнику. Она заручилась его поддержкой и поддержкой его друзей в сенате против сторонников Агриппины. Силий же в залог получил казнь Полибия. Априори, никто еще никого не одурачил, но они оба окажутся одурачены вольноотпущенниками. Ибо устранение Полибия заставило министров быть начеку. Имея своими противниками столь закаленных людей, нельзя было совершать ошибок. А Мессалина с Силием поступили неосторожно, сделав свою связь слишком явной. Еще раз повторим: само по себе прелюбодеяние грехом не считалось, то был век широких взглядов. Но когда императрица публично водит дружбу с высокопоставленным деятелем, это превращается в политическую угрозу для императора. Ибо при режиме, где не существует четких правил передачи власти, любое двусмысленное поведение неизбежно вызывает подозрения, а зачастую гибель.

Никакой свадьбы не было, была светская garden-party (вечеринка в саду), которую неверно истолковали. Придать празднику форму вакханалии было, на наш взгляд, грубейшей ошибкой. Надо помнить, что вакханалии в коллективной памяти римлян были гигантскими эротико-политическими оргиями, потрясшими республику в 186 году до н. э. Потом началась волна судебных процессов, затронувших около семи тысяч человек, многие из которых были заключены в тюрьму или казнены. На самом деле сенат был не столько обеспокоен сексуальной распущенностью сектантов, сколько обширным заговором против власти Рима над Италией, которому вакхическая секта служила ширмой. Теперь становится видно, как враги Мессалины и Силия могли обернуть в свою пользу вакханалию, устроенную консулом и императрицей, состоявшими в тесной связи. Всегда надо остерегаться поступков с символическим значением. Юлия Старшая, устраивавшая ночные вылазки к статуе Марсия, узнала это на своем горьком опыте. Когда ты дочь Августа, нельзя танцевать с молодыми людьми из знатных семей вокруг изображения сатира, традиционно символизирующего республиканскую вольность; к тому же сатир, согласно мифу, позволил себе бросить вызов на музыкальном состязании самому Аполлону — богу-покровителю Августа! Вот так! Когда ты жена Клавдия, не стоит играть жену Вакха, если Вакха играет консул…

Вот, как нам кажется, и вся суть этого дела. Дворцовые лисы выжидали, пока их противники не наделают ошибок: нескрываемая связь, перевоз утвари, вакханалия… Мессалина и Силий были слишком уверены в себе. Ее любил и слушался Клавдий, он был его новым политическим союзником. Хотя оба были умны, но в конце концов повели себя как павлины, и лисы их сожрали. Такова мораль этой басни.

После смерти Мессалины Клавдий поклялся перед преторианцами, что больше никогда не женится — так ему не везет с супругами, «а если не устоит, то пусть они заколют его своими руками». Гвардия любезно не припомнила ему эти слова, когда он женился в начале следующего года…

Испив чашу стыда, надо было подумать о политике. Но так ли уж было необходимо вступать в брак? Клавдий мог бы и сдержать слово. В конце концов, Тиберий, который был дважды женат, прежде чем стал императором, на протяжении всего своего царствования прекрасно обходился без жены. Правда, женщины из императорского дома достаточно отравили ему жизнь и до, и после прихода к власти, так что он не испытывал желания взять одну из них в собственный дом. Клавдий же рассудил иначе. Не потому, что он, как утверждает Тацит, не выносил безбрачного существования и подпадал под власть каждой своей супруги. Императору, разумеется, не было никакой необходимости жениться, чтобы удовлетворять свои сексуальные потребности. Зато он должен был это сделать, чтобы укрепить свои позиции, ослабленные делом Мессалины. Напомним, что императрица в своем падении увлекла за собой нескольких высокопоставленных людей, породив, таким образом, очередной кризис в тот самый момент, когда в отношениях между императором и правящим классом, казалось, наступал период разрядки.

Скорее всего, Клавдий решил, что во избежание политической катастрофы ему нужно срочно обзавестись новыми союзниками вместо недавно утраченных, а хорошо устроенный брак ему бы в этом помог. Выбор счастливой избранницы стал предметом долгих обсуждений. У вольноотпущенников были свои кандидатки. Каллист склонялся в пользу Лоллии Паулины. Эта дама некоторое время побыла супругой Калигулы, пока ее не прогнали — вероятно, потому, что она не рожала детей. Кстати, детьми она так и не обзавелась, благодаря чему, по словам Каллиста, она была бы свободна от всякой ревности и заменила бы приемным детям мать. Добавим, что она принадлежала к семье консулария и, что тоже неплохо, обладала огромным состоянием. Плиний Старший рассказывает, что видел ее на простом пиру по случаю помолвки, увешанную изумрудами и жемчугом на 40 миллионов сестерциев. Паулина немного тщеславно уточняла всем и каждому, что ее побрякушки — не подарок императора, она купила их на собственные деньги и может доказать это, предъявив счета.

Нарцисс предлагал Элию Петину, с которой мы уже встречались: напомним, что Клавдий был на ней женат, но развелся после падения Сеяна, с которым она состояла в родстве. Преимуществом Петины было то, что она являлась матерью Антонии — дочери Клавдия. Других детей у нее не было, а потому она наверняка не станет злой мачехой для Британника и Октавии. Не было ли у министра, предлагавшего возобновить прежний союз, какой-нибудь задней мысли? Весьма возможно, если принять во внимание еще одно обстоятельство. Эта Антония, которую мы покинули вдовой Гнея Помпея, убитого по приказу императора, к тому моменту вышла замуж за некоего Фавста Корнелия Суллу. Весьма вероятно, что Нарцисс намеревался сделать этого человека преемником Клавдия, чтобы потом передать власть Британнику по известной нам схеме. У этого человека было два преимущества: знатное происхождение и отсутствие отваги; последнее помешало бы ему не сдержать слово.