— Он вернулся сегодня утром, — сообщил Майкл.

— Вот как? Надо его позвать. Хотя… — Роланд поставил на стол вареные яйца и тост. — Ужин готов, Тильда. Макс — отличный парень.

— Сволочь он язвительная, — сказал Майкл, выключая газ, поскольку его суп закипел.

В тот вечер к Джун пришли человек пять-шесть друзей с бутылками пива и сидра. На улице шел дождь со снегом, по оконным стеклам сползали снежные ручейки. Через какое-то время вся компания переместилась из кухни в комнату Майкла, где все расселись на стопках книг и газет. Роланд принес свой патефон. Силия, в модной шляпке с черным бархатным цветком, попрощалась со всеми и пошла по своим делам. Вскоре гуляли во всех комнатах. Вечеринка набирала обороты, становилась более шумной, веселой, необузданной.

Кто-то сунул Тильде в руки бокал сидра. Она потягивала его, сидя на подоконнике, наблюдая, как одна из подруг-балерин пародирует приму.

— Тридцать два фуэте, дорогая… Лесли и десяти не сделает. — Это говорила черноволосая темноглазая танцовщица в изящном вязаном костюме. Она курила сигарету в мундштуке.

— Будь добрее, Кристина, — сказала Джун, руками закрывая рот, чтобы подавить смех.

В восприятии Тильды вечер состоял из череды эпизодов: она с Роландом танцует фокстрот в коридоре; Майкл на кухне, вооружившись бутылью и ретортой, варит какао; шотландец Фергюс поет «На цыпочках через сад тюльпанов» под аккомпанемент балалайки Стефана. Тильда пила сидр и курила. Майкл пошел за сидром для нее. Из двери кто-то крикнул:

— Хватит гудеть!

В ответ раздался хор стонов и свиста.

— Не будь занудой, Макс.

— Лучше выпей чего-нибудь.

По мнению Тильды, Максу было от двадцати пяти до двадцати девяти лет. У него были прямые шелковистые темные волосы, на подбородке — щетина в четверть дюйма длиной. Покрасневшие глаза и бледное лицо свидетельствовали о том, что он давно не высыпался как следует. Босой, одет он был в вытершиеся вельветовые штаны и белую расстегнутую рубашку, накинутую на голое тело.

— Макс, дорогой, — обратилась к нему черноволосая балерина, надув губы. — Почему ты не сообщил мне, что вернулся? Я скучала по тебе, милый. — Кристина взъерошила ему волосы и чмокнула в щеку.

— Налейте человеку! — крикнул Фергюс, но Макс покачал головой.

— Майкл колдует над какао, — сказала Джун.

Макс, что-то буркнув, пошел прочь.

Откуда ни возьмись материализовалась Анна — в искрящейся шали, в сверкающих бусах; в руках — клетка с попугаем. Веселье было в самом разгаре. Часы показывали половину второго ночи. Роланд пошел искать пиво. Тильда сидела между Фергюсом и одной из балерин. Шотландец крепко обнял ее за талию, наклонился и поцеловал. Внезапно ей стало дурно. Она высвободилась из кольца его руки и вышла из комнаты.

В коридоре было темно и прохладно. У Тильды кружилась голова. У перил стояли в обнимку две черные фигуры, их голоса пронзали темноту. Она узнала Макса и Кристину. Кристина стояла к ней спиной.

— Что это за девочка?

— Одна из цыпочек Роланда, — рассмеялась Кристина.

Тильда замерла в коридоре.

— Похожа на цыганку, да, Макс? — слышался в темноте голос Кристины. — Платье, наверно, купила на благотворительном базаре, не иначе. А башмаки какие — блеск!

Тильда пошла на кухню. Там теперь было пусто, на столе — порошок какао, бутылки из-под молока и кусочки печенья. Стоя у раковины, она смотрела, как слезы капают на грязные чашки и расплываются в мутной воде.

— Она по жизни стерва, — сказал чей-то голос. — Не обращай внимания.

Тильда резко повернулась. В дверях стоял Макс.

— Я не плачу, — деревянным голосом отозвалась она. — Просто дым от сигарет разъел глаза.

Он помолчал немного, потом произнес: «Ну ладно» — и покинул кухню.

Роланда он нашел в комнате Джайлза. Тот играл в покер. Макс наклонился к нему, шепнул на ухо:

— Твоя подружка плачет на кухне.

Исполнив свой долг, он по лестнице поднялся на чердак, ногой закрыл за собой дверь и сел на край кровати, наслаждаясь относительной тишиной.

Он знал, что не уснет; в голове проносились сцены, которых он насмотрелся за месяц, проведенный за границей. Макс закурил и подошел к окну. Дождь сменился снегом, который таял сразу же, едва падал на тротуар. Макушки платанов, находившиеся вровень с его окном, дрожали на ветру. В чердачных помещениях всегда было холодно, но он этого не замечал. Чердак был недоступен для посторонних. Вечеринки, распространявшиеся по всему дому № 15 по Паргетер-стрит словно некая заразная болезнь, до чердака никогда не докатывались. Он этого не позволял. Только Анна раз в месяц, а то и реже поднималась к нему, чтобы попить чайку с лимоном и вспомнить прошлое. Никого из остальных обитателей дома — ни Фергюса, ни Майкла, ни идиота Роланда Поттера, позволившего той малышке окунуться во всю эту грязь сегодня вечером, — он никогда к себе не приглашал. Как и Кристину: если он спал с ней — а такое порой случалось, о чем после он всегда немного сожалел, — то обычно у нее дома в Фулхэме.

Погода вполне сносная, так что завтра он поедет в Брайтон, решил Макс. На Рождество он был в отъезде и в связи с этим испытывал одновременно чувство вины и облегчения. Макс глянул на часы. Два часа ночи. Он знал, что, если прямо сейчас сядет за работу, к утру статья будет готова. Он попросит Роланда передать ее в газету, а сам попробует успеть на поезд, что отходит в половине восьмого с вокзала Виктория. И тогда он сможет провести в Брайтоне целый день.

Макс прикурил вторую сигарету от окурка первой, сел за стол и стал печатать.

За ночь снегопад прекратился, и Брайтон сверкал в свете ясного раннего утра. Макс позвонил в дверь, из-за которой тут же послышался лай.

Дверь отворилась.

— Макс, дорогой!

— Мама. — Он обнял ее; песик вертелся у его ног.

— Брут, — слабым голосом урезонила его мать собаку — маленькое тявкающее пушистое существо белого окраса.

Она отступила от двери, и Макс заглянул в глубину дома.

Проследив за его взглядом, она сказала быстро:

— Мне немного нездоровится, дорогой…

— А служанка? — спросил он. — Куда смотрит служанка, которую я нанял? — Он прошел в гостиную, лавируя между ворохами брошенной одежды, подносами с грязной посудой, кипами дешевых книг в мягкой обложке и журналов.

— Она уже не работает.

Оглядываясь вокруг, Макс не удивлялся тому, что служанка уволилась. Машинально он начал наводить порядок в квартире, распахнул окна, проветривая комнаты. Мать стояла, обхватив себя руками, и наблюдала за ним. Из-под ее шелкового кимоно выглядывала посеревшая ночная сорочка. Вид у нее был несчастный.