Предупреждения насчет Патрика начались задолго до того, как я с ним встретился.

«Он убьет свою мать, — сказал мне один из его приемных родителей. — Недалек тот день, когда он убьет ее».

«Господи боже!» — подумал я.

«О да, он такой злой. Попомните мои слова, если что-нибудь не предпринять, он убьет ее. Что бы вы ни делали, не оставляйте их вместе в одной комнате, потому что он так зол, что сразу на нее набросится».

Такие заявления всегда немного пугают, особенно если ты — именно тот парень, который должен предпринять таинственное «что-нибудь», чтобы предотвратить беду.

Патрик был шестнадцатилетним рикошетом. Он возвращался ко мне уже второй раз. Шесть лет назад, когда ему было всего десять, меня попросили протестировать его. В то время он был злобным маленьким мальчиком, жил в приемной семье. У приемных родителей была куча проблем с этим парнем, и они хотели получить какой-нибудь совет.

Патрик был типичным мальчиком, растущим в приемной семье: злой, замкнутый, не желающий ни о чем разговаривать. Что касается его родной матери, то она была милой женщиной. Она была изрядно потрепана жизнью и делала всё, что было в ее силах. Ее муж был никчемным придурком, который испортил детей, как мог, и сбежал, оставив бедную женщину разбираться с последствиями. Этот урод бил и ее, и детей и совершал почти все мерзкие поступки, какие только можно придумать.

В десять лет Патрик уже был испорченным маленьким человечком. Даже тогда его поведение вызывало нешуточное беспокойство у приемных родителей. Я провел беседу и написал отчет с обычными рекомендациями. Я довольно четко упомянул, что, по моему мнению, необходима совместная семейная терапия, чтобы вернуть Патрика его родной матери. Возможно, это помогло бы, а может, и нет. Мы никогда не узнаем, потому что по ряду весьма запутанных причин этого не произошло.

Но спустя шесть лет люди говорили, что Патрик не просто зол — он опасен. Его жестокость и поток угроз были обращены на его родную мать. Для беспокойства были серьезные причины, и заявления Патрика были в этом списке не на последнем месте. Они не виделись с матерью полгода, потому что во время их последней встречи он вышел из себя и разбил окно.

«Так чего ты хочешь?» — спросил я. На первый взгляд это очень простой вопрос, но вы удивитесь, если узнаете, как редко приемных детей спрашивают, чего они хотят. Мы много говорим с детьми вроде Патрика, но мало спрашиваем.

«Я хочу убить ее», — ответил он, не задумываясь.

«Что ты имеешь в виду?» — спросил я.

Он посмотрел на меня как на идиота:

«Я имею в виду, что хочу ее убить».

«Ясно, — сказал я, хотя на самом деле мне ничего не было ясно, я просто тянул время. — И почему?»

«Потому что это она во всем виновата».

«В чем?»

Он снова взглянул на меня, и его взгляд помрачнел.

«Это она виновата, что у меня такая дерьмовая жизнь».

«Это твоя мама виновата?»

С угрюмым, задумчивым взглядом Джеймса Дина[15]он ответил: «Да».

«Почему ты так решил?»

«Если бы она не оставила меня, то ничего плохого бы не случилось».

«Ты действительно так думаешь?»

«Да».

«Ладно».

Мы немного посидели в тишине.

«Знаешь, тут такое дело…» — сказал я.

«Какое?»

«Она должна сегодня прийти. Хотела поговорить с тобой обо всем этом».

Он посмотрел на меня, и вдруг мне показалось, что он не столько рассержен, сколько испуган.

«Правда?»

Я кивнул: «Ага».

«Я убью ее», — сказал он, хотя теперь это звучало уже не так убедительно.

Я улыбнулся: «Ты принес с собой что-нибудь, чем это можно сделать, или хочешь одолжить у меня?»

Я считаю, что детям нужно показать, что ты не испуган, даже если это не так. Особенно если это не так.

«Вы издеваетесь?» — спросил он.

Я пожал плечами: «Нет, отчего же».

«Я правда ее убью», — сказал он, вновь обретая почву под ногами.

«Ты всё время это повторяешь. Почему? Думаешь, у меня проблемы со слухом?»

Он бросил на меня тяжелый подростковый взгляд.

«Однажды я был близок к тому, чтобы застрелить пару старушек в самолете», — сказал я. Мое главное правило при работе с озлобленными подростками — сначала нужно завладеть их вниманием. Я решил, что это сработает.

Одна бровь на сердитом лице поползла вверх в несмелой попытке отреагировать на мои слова, но цинизм победил.

«Это правда, — сказал я. — Я летел в самолете, а они сидели позади меня. Час с лишним они говорили о погоде в каком-то дурацком маленьком городке… — Я покачал головой. — Клянусь богом, это было настолько мучительно скучно, что я всерьез подумал: или они, или я. Если бы я их не убил, они бы точно меня доконали».

«Так почему вы их не убили?» — спросил он.

Я пожал плечами: «Я сидел у окна, а у прохода — какой-то здоровый, жирный мужик. Я бы не смог выйти».

Он улыбнулся буквально на секунду, но спохватился и снова помрачнел.

«Я знаю, что вы делаете», — сказал он.

«Дискриминирую толстяков и глупых старух?»

«Пытаетесь заставить меня думать, что вы хороший парень, чтоб я не убивал маму».

Я покачал головой: «Нет».

«Тогда что?» — попался он в мою ловушку.

«Как ты думаешь, кем бы ты был в моей истории?» — спросил я.

«Вами».

«Нет».

«Кем же тогда?»

«Ты — сиденье толстяка».

Он насупился: «Что?»

«Ты — сиденье толстяка».

«В каком смысле?»

Я улыбнулся: «Ты думаешь, что слишком мал для огромной, жирной задницы, которой мир уселся на тебя».

Минуту он сидел, просто глядя на меня. Когда он заговорил, его слова были взвешены и размеренны: «Если эта стерва войдет в комнату, я убью ее на хрен».

Как раз в этот момент кто-то постучал в дверь, очень тихо. Дверь открылась — и кто же еще мог появиться в кабинете, кроме вышеупомянутой «стервы»? События развивались не совсем по плану. Она должна была сидеть снаружи и ждать, пока я не позову ее в подходящий момент. Я всё ей четко объяснил. Она кивнула и сказала, что поняла.

Я внимательно смотрел на Патрика.

Его глаза метали молнии.

Я открыл рот, чтобы сказать что-нибудь успокаивающее, что-то в духе Джона и Йоко. Если бы у меня была гитара, я бы начал играть «Give Peace a Chance»[16].