Поджав толстые губы, Паскаль дерзко смотрел на Рено, но, по-видимому, что-то в выражении его лица вынудило торговца отвести взгляд и пробормотать извинения.

Рено уверенным жестом взял ее под руку и обернулся к гостям:

— Друзья, вечер закончился.

Когда он уводил ее, в гостиной стояла тишина. Никто не двинулся с места, только Маделейн засеменила за ними. Рено толкнул дверь спальни Элиз и пропустил ее вперед. Его кузина вошла следом, закрыла дверь и остановилась, с тревогой глядя на бледную Элиз.

— Коньяку, — обратился Рено к женщине.

Когда она выскользнула из комнаты, он повернул Элиз к себе и негромко чертыхнулся, увидев выражение ее глаз. Он сделал неловкое движение, будто бы намереваясь обнять ее, но понял, что не сможет. Отрывисто, но спокойно он сказал:

— Обопрись на меня.

Казалось, Элиз не дышала с того мгновения, как Паскаль прикоснулся к ней. Она услышала слова Рено с чувством безграничного облегчения. Продев руки под камзол, Элиз крепко обняла его и опустила голову на парчовый жилет. Закрыв глаза, она наконец выдохнула и почувствовала, как Рено прижался щекой к ее волосам, нежно коснулся пальцами спины, а потом положил руку ей на талию. Так они и стояли, пока не вернулась Маделейн.

Убедившись, что Элиз приняла успокоительное средство, Рено ушел, а его кузина принялась суетиться, расстилая постель, выкладывая ночную сорочку. Наконец она подошла, взяла у Элиз пустую рюмку и со знанием дела решительно расстегнула ее платье.

Коньяк подействовал. У Элиз, казалось, не осталось собственной воли — она послушно села, чтобы с нее сняли чулки и туфли, встала, чтобы на нее надели ночную сорочку, снова села перед туалетным столиком, чтобы ей расчесали волосы.

Когда кузина Рено начала водить расческой по ее длинным, цвета меди, волосам, в голову Элиз неожиданно пришла одна мысль. Она заговорила, даже не обдумав ее:

— Скажите, а женщины, которых месье приводит в дом, долго здесь остаются?

— Женщины, мадам Лаффонт?

— Женщины определенного сорта.

— Не понимаю вас. На моей памяти здесь побывало несколько женщин, но они были женами чиновников и приезжали со своими мужьями. Временами сюда по пути заглядывает курьер, и с ним может быть его жена-индианка, но они не останавливаются в доме, так как непривычны к такой обстановке.

Элиз постаралась сдержать улыбку, когда услышала, с какой гордостью говорила Маделейн.

— Но та госпожа, чье платье было на мне, кто она?

— О ком вы говорите, дорогая?

— О госпоже, которая умерла.

— Ах, вот что… — медленно кивнула Маделейн. — Рено, наверное, все вам рассказал об этом. Мне нечего добавить.

Элиз поняла, что кузину попросили не болтать. Если это так, нет смысла терзать ее. Да и возможности больше не представилось, так как открылась дверь и вошел Рено.

Маделейн в последний раз провела щеткой по густым, блестящим волосам, рассыпавшимся по плечам Элиз, пожелала ей спокойной ночи и ушла. Рено на ходу стянул с головы и бросил на туалетный столик парик и встал у нее за спиной. Он наблюдал за ней в зеркало, переводя взгляд с волос на низкий вырез белой батистовой рубашки.

— Восхитительно, — негромко проговорил он. Элиз проигнорировала его реплику.

— Ты будешь спать здесь?

— Разумеется. Разве ты забыла наш договор?

— Нет, но ты ни разу не воспользовался им со дня нашего прибытия сюда.

— Что свидетельствует о моем достойном похвалы терпении. Тебя это беспокоило?

— Ничуть. Я просто подумала, не изменились ли правила игры.

— Нет.

Улыбаясь ее отражению в зеркале, Рено снял камзол и повесил его на спинку стула. Когда он выпрямился и начал расстегивать жилет, Элиз поймала себя на том, что не сможет отвести глаз до тех пор, пока он не снимет этот жилет и белоснежную полотняную рубашку. Встретив в зеркале его насмешливый взгляд, она смутилась и переключила внимание на его руки. Рено вытащил рубашку из бриджей, а затем одним плавным движением снял ее через голову. Серо-черные линии татуировки были на месте, все так же волнами расходились по его груди. Не задумываясь о том, что делает, Элиз повернулась в кресле и, протянув руку, прикоснулась к ним, проведя пальцем по рисунку. Рено затаил дыхание, ощутив это прикосновение, — первое, подаренное ею по собственному желанию. Он стоял не шевелясь, только глаза его стали темнее ночи. Затем медленно, чтобы не спугнуть ее, он опустился на одно колено у кресла. Сильная темная рука легла на ее пальцы, прижав их к груди.

— Если бы я не был связан клятвой, — глухо заговорил Рено, — я бы обернул руку диким шелком твоих волос и привлек бы тебя к себе, прижал бы к своей груди, чтобы услышать биение твоего сердца. Я бы поцеловал тебя и не отпускал до тех пор, пока твои губы не открылись бы навстречу мне. Я поцеловал бы твой лоб, глаза, нежные щеки и ту соблазнительную ямочку за ухом.

— Пожалуйста! — прошептала Элиз, и горячая волна залила ее щеки. Ей казалось, что каждое его слово — это ласка, которую она чувствовала всей своей кожей. Слова словно бы просачивались в нее и вызывали странную слабость, не позволявшую шевельнуться.

— Я взял бы твои груди в руки, подержал их в ладонях, а потом стал бы ласкать соски языком и пальцами до тех пор, пока они не превратились бы в бутоны любви. Я зарылся бы лицом в белизну твоего живота и вдохнул бы аромат твоего тела, прежде чем искать те укромные местечки, что приносят тебе радость. И когда ты была бы готова, когда возжелала бы меня — только тогда я заполнил бы тебя, отгоняя прочь мысль о другом мужчине. Я отдал бы тебе всю свою силу, чтобы мы оба испытали то безграничное наслаждение, на которое мы имеем право от рождения. То утешение, что является единственным вознаграждением в этой жизни. Вот что я бы сделал, если бы не был связан клятвой.

Элиз страстно захотелось заставить его исполнить все то, о чем он говорил. Глаза ее расширились, губы раскрылись, но слова, которые могли бы освободить его от клятвы, не прозвучали. У нее задрожали ресницы, и, не в состоянии вынести его взгляд, она опустила голову и посмотрела на свою руку, все еще прижатую к его груди.

Рено наклонил голову, коснулся поцелуем кончиков ее пальцев и опустил руку на ее колено. Потоv одним движением натренированных мышц он поднялся на ноги и погасил свечу в подсвечнике на туалетном столике.

— Пойдем спать, — устало сказал он.

Они долго молча лежали в темноте, и расстояние между ними казалось обоим непреодолимым. За окнами слышны были вздохи ветра в ночи, время от времени негромко поскрипывал дом, в гостиной тикали бронзовые часы. Они точно отмеряли минуты и с мягкой настойчивостью отбивали часы.

Прошло два часа и третий уже был на исходе, когда Элиз повернулась на бок и посмотрела на Рено. В шалашах, которые они делили во время перехода, они вынуждены были лежать, тесно прижавшись друг к другу. Прошлой ночью, будучи совершенно измотанной, она не испытывала потребности в такой близости, а теперь, казалось, не могла уснуть без нее. Бессознательно, будто ничего необычного в этом не было, она протянула руку через разделявшее их пространство и коснулась пальцами его плеча. Рено не шевельнулся. Элиз решила, что он спит, и была рада этому. Глаза ее закрылись сами собой, она расслабилась и мгновенно уснула.