Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Зи! – позвала я и услышала, что голос у меня дрогнул.
И тогда наконец она заговорила. Ровно и невыразительно:
– Поколение назад Горно-Ледниковые штаты закрыли ворота своего южного резервуара, и с их попустительства то, что осталось от Бангладеш, поглотила неистовая волна холеры. Умерло два миллиона человек. У них не было воды, чтобы мыть руки, и все попросту вымерли.
Ее голос был как маска, под которой нет лица.
– Это сделали мы, – сказала она. – Мой отец это сделал. Ему было девятнадцать лет.
Я почувствовала, что у меня вздернулся подбородок и напряглась шея. Выражение гордости, но сейчас – отражение страха.
– Камберленду не хватает воды, – сказала Зи. Она смотрела прямо на Паноптикон, а говорила чересчур откровенно. – Жажда – это так жестоко.
– Зи, перестань. – Я соскользнула с койки и присела рядом с койкой Зи. От каменных плит на коленях останутся синяки. – Ты должна остановиться.
– Иногда я убегаю.
– Что?
– Иногда – выхожу за дверь и смотрю на самую яркую часть неба, пока не перестану что-нибудь различать. Устаю видеть. Поэтому убегаю.
Она словно обращалась напрямую к Паноптикону.
– Так же и секс, – продолжала она. – Игра в койотов. Я смотрю на солнце.
Зи вдруг заговорила быстрее, и голос ее дрожал.
– Грета, ты думаешь, что… я тебя не понимаю. Не знаю, почему ты не видишь этого. Элиана сейчас не учат. Не призывают к дисциплине. Его пытают.
– Да Ся, прекрати!
В отчаянии я попыталась прикрыть ее телом, встать между нею и Паноптиконом, стать для нее защитой. Хотя, конечно, этого оказалось бы недостаточно. Жучки могли быть где угодно. В трещинах камня. У нас на одежде. На коже.
– Зи, вернись!
– Его пытают, Грета. Прямо на наших глазах.
– Я знаю. Правда знаю.
Хотя на самом деле ничего я не знала. По крайней мере, пока не произнесла это вслух.
– Он даже не первый, – сказала она. С такого расстояния я видела, что она плачет. – Ты знаешь, что они сделали с Тэнди, когда она здесь только появилась? Применяли снофиксатор и лекарства. И у меня до сих пор перед глазами…
Она крепко вцепилась в мою руку. Я вытерла ей слезы свободной ладонью.
У Да Ся есть глаза. Она многое замечает.
Но когда на следующее утро я увидела Тэнди, та была такая же, как всегда.
«Применяли снофиксатор», – сказала вчера Зи. Правда, то, что сказала она это вчера, не означало, что это повторилось и вчера. Это случилось много лет назад. И все же как я могла пропустить? Неужели была настолько слепа? Когда Тэнди забрали в заложники, мне было всего десять, но тем не менее я уже умела читать по-гречески. Читать по-гречески, а таких вещей не замечать? И теперь. Что-то здесь, у нее в волосах у виска, – может быть, остатки геля?
Но я во все глаза таращилась на Тэнди, и, готова поклясться, она не изменилась.
И наконец появился Элиан.
Элиана не было – его где-то держали – всю лекцию и обед. Только после пятого колокола он вышел к нам. Мы вшестером работали у шпалер с тыквами, подвязывали сеткой тяжелые плоды, чтобы они не тянули стебли вниз. Я случайно оглянулась и заметила Элиана, который спускался к нам по склону.
Я бросила быстрый взгляд на Да Ся, но она стояла, подняв голову к небу. Тогда я снова повернулась к Элиану. «Увидь его, – мысленно приказала я. – Посмотри». И я прекратила работу и принялась наблюдать, как он идет.
В его походке была какая-то неуверенность, словно он вспоминал, как это делается, рассчитывал в компьютерной программе каждое мелкое движение. Подойдя к шпалерам, он остановился, покачиваясь.
Я смотрела на него. А он, не отрываясь, глядел на меня.
– Мне нравятся твои волосы, – произнес он.
Его самуэ было распахнуто на груди и свободно болталось у запястий.
– Надо рубашку завязать, – сказал Хан. – Тут клещи.
Элиан, казалось, не услышал его.
Я видела внутреннюю сторону его предплечий, все до мельчайших ветвящихся следов – остатков синяков там, где электричество шло вдоль нервов. Это больше, чем досталось мне, чем всем нам. Больше, и по-другому. А меня миновало.
– Элиан! – окликнула я. – Завяжи рубашку.
Элиан кивнул и стал неловко возиться с завязками на запястье. Это и правда нелегко – надо помогать себе зубами, – но у него не получилось, и он опустил руки, сжимая полоску ткани. Верх рубашки распахнулся. Там, где ребра соединяются с грудиной, у него были вмятинки, как оттиски пальцев на глине. Он похудел.
«Это может быть от пыток», – сказал голос у меня внутри. Все это было так… странно. То, что я стояла и ничего не делала. Голос в моей голове, который словно не мне принадлежал. У меня было такое чувство, что в меня вселился дух. Знакомая часть меня была холодной, маленькой и неподвижной. Ее отодвинуло в сторону нечто большое и неуправляемое.
– Давай я тебе помогу, – сказала большая часть меня.
Элиан стоял как ребенок, не мешал мне завязать тесемки на рукавах. Я закончила, но он так и стоял неподвижно. Тогда я полезла ему за пазуху, чтобы подтянуть завязки внутри. Мои ладони скользнули по его ребрам. Кожа его была горячей и сухой. По пальцам пробежали пауки-надзиратели. Но через несколько секунд он был одет нормально.
Элиан опустил голову и коснулся скулой моего виска.
– Мне правда очень нравятся твои волосы, – сказал он.
Неужели его разум не выдержал? Неужели со Спартаком все кончено? Потеряла ли я его раньше, чем научилась видеть его? Но пока я размышляла, Элиан прижал руку мне к уху, зарылся носом в косы и стиснул мою голову, прижавшись к ней лицом.
– Это уже слишком! – прошептал он в волосы, которые ему так нравились. – Грета, это уже слишком. Они убьют меня.
– Я им не позволю, – сказала я.
И не знаю, что во мне изменилось, но я говорила от чистого сердца.
Так моя душа начала восставать против единственной правды, которую я раньше знала.
Я чувствовала, как она поворачивается. Как рядом с моим сердцем бьется сердце Элиана, когда я придерживала его. Как будто сжимала в руках птичку: он был такой хрупкий, весь дрожал и трепетал. Я поддерживала его, пока хватало смелости – зная, что Паноптикон следит, зная, что рано или поздно придут надзиратели, – а потом заставила свое тело отодвинуться. Я отвела Элиана к тыквам и сунула ему в руку кусок сетки.
Элиан посмотрел на него. Потом перевел непонимающий взгляд на меня.
Затем глубоко вздохнул, словно глотнул воздуха, встряхнулся и принялся за работу.