— Не будь идиотом, Кагоскин, — парировала она немедля. — Я хорошо знаю Папу, и знаю главное правило: совравший Папе раз второго шанса не получит! — Тут же следом направила удар в сторону Глеба. — От Виктора на даче я узнала, что он фармазонщик со стажем, что работает на Корозова, что они давно положили глаз на коллекцию, разработали план подставы и подмены. И Папа повелся на их удочку. Но больше мне узнать не удалось, потому что появился Миша с подручными и началась бойня. Но Виктор всех нагрел. Убил подручных, ранил Мишу, а сам скрылся. Я помогла Мише и поехала с ним к Папе, пока нас по дороге не догнала и не сбила машина Корозова. Меня захватили, и вот я тут. Оказалась теперь между двух огней — Корозовым и Папой.

Недоверчиво прищурившись, играя мышцами, сожалея, что у него нет оружия, Кагоскин хмыкнул, задирая острый подбородок:

— Не верю, Шура, не верю, чтобы тебя облапошил фармазонщик! Не родился еще такой человек. Даже Папа не раскусил тебя.

Движением бровей она сделала лицо огорченным, как будто его замечание сильно ее расстроило:

— Ты о чем блеешь, Кагоскин? Что меня раскусывать? Я как открытая книга. Иначе разве попалась бы я, как рыбка, на крючок фармазонщика? Да и он бы разве раскрылся передо мной, если бы не увидел чистую душу?

— Красиво поёшь, Шура! Консерватория по тебе плачет! — сказал врач. — И откуда только взялся этот фармазонщик? Никто о нем не слышал, и вдруг он сам нарисовался. Странно как-то все это, странно.

— Ничего странного, — нахмурилась она. — Он же профессионал.

Все, конечно, было не так, как она сейчас пыталась внушить Кагоскину. На самом деле это она через Ваню Кота подсунула слушок о том, что Виктор — фармазонщик. Получилось удачно. Подручные Папы проглотили наживку и принесли Дусеву как добытую информацию, которую тот же Ваня уже от имени подручных преподнес Папе. Круг замкнулся. Она осталась довольна.

Но сейчас ей не нравилось, что Кагоскин относился к ее рассказу с недоверием. В его близко посаженных глазах плавала усмешка, и эта ухмылка раздражала ее. Его чубчик, торчащий, как гребешок у петуха, вызывал отвращение. Тем не менее Александра продолжала гнуть свое, с тем чтобы врач донес до Папы ее слова. Она уверена была, что недоверие врача к ней для Папы вряд ли что изменит.

Между тем Кагоскин тоже гнул свое:

— А все-таки признайся, — выдохнул он, — ты отщипнула себе пару монет? А, может, штук несколько? — Говоря, он краем глаза оценивал обстановку, прокручивая в голове, как отсюда вырваться.

— Ты все-таки бестолковый, Кагоскин, хоть и врач дипломированный! — сказала она с вызовом, чтобы подействовать на него охлаждающе. — Уж если ты считаешь меня крутой, то с чего бы я сейчас ходила под стволами людей Корозова? Нет, тебе все-таки самому лечиться надо. Пропиши себе какого-нибудь пургена, чтобы тебя насквозь прочистило, вплоть до мозгов. Может, тогда поумнеешь.

Напряженно, словно готовя себя к прыжку и выбирая для этого удачный момент, врач парировал:

— Тебе также не мешает поумнеть! Ты же здесь Папиных людей завалила! Со мной не по-человечески обходишься! Стало быть, на Папу рыпаешься! — Глянул на парней в балаклавах. — Пацаны, вы хоть понимаете, на кого рыпаетесь?

— Всё они понимают, Кагоскин. Я им и Корозову уже не раз говорила об этом, — ответила за подручных Александра. — Но Корозов ни во что не ставит Папу. Особенно после того, как нагрел его с коллекцией монет! — Она все больше сгущала краски вокруг Глеба, зная, что, услышав такое, Папа не станет глубоко копать и разбираться. Он просто обрушится на Корозова. — Ты хочешь выдавить из них жалость к себе? Не старайся. Напрасный труд. Они не пожалеют. Нет, не пожалеют. У них приказ Корозова. За его жену они поступят с тобой так же, как ты поступил с нею.

Внезапно рванувшись, Кагоскин пинком саданул по ногам Александры. Не ожидая этого, она потеряла равновесие и упала на труп длинноволосого. Затем врач, сильно толкнув одного из парней в балаклаве, метнулся к входной двери. Но, запнувшись о труп парня с козлиной бородкой на полу, грохнулся под ноги второму парню в балаклаве. И тут же почувствовал, как в затылок ему уперся ствол пистолета. После этого медленно поднялся, задрал кверху руки и скукожился.

Тоже поднявшись, Александра зло спросила:

— Зачем ты со мной так, Кагоскин, зачем?

Парни согнули Кагоскина пополам и швырнули на пол. Он попытался снова вскочить, но получил крепкий удар по ребрам, а на позвоночник надавил ствол. Врач затих, повторяя одно и то же:

— Все, все, все, все.

— Еще не все, Кагоскин! — сердито сказала Александра, взяла в руки его портфель, отнесла в кухню, поставила на стол, раскрыла.

С пола врач настороженно краем глаза следил за ее действиями. Вытащив из портфеля шприц и ампулу с наркотиком, она положила на стол. Он зашевелился, вновь почувствовав, как в спину сильно вдавился ствол пистолета. Она набрала в шприц наркотик. Врач, заискивая, выкрикнул:

— Не смей! Не делай этого!

— Ты меня прости и не обижайся на меня, Кагоскин, но так приказал Корозов. Я обязана выполнить его приказ, чтобы остаться живой. Мне, как понимаешь, сейчас своя шкура дороже, своя рубашка ближе к телу! Я жить хочу. Ты сам виноват в этом. Не стоило трогать жену Корозова, не стоило! — сухо произнесла она и посмотрела на парней. — Держите его!

Перевернув врача на спину, вдавили ствол в висок, коленом налегли на грудь, вытянули руку. Он скрежетал зубами, осознавая, что умолять бесполезно, что избегнуть этого невозможно. Его обуял страх. Александра присела, жгутом перетянула ему руку, взяла со стола шприц и поднесла, холодно выговорила:

— Не дергайся, а то промахнусь! Где тут искать твои вены? Я ведь не медик со стажем, как ты. Лечением не занимаюсь! Могу по ошибке уколоть не туда! Тогда не обессудь! Лежи смирно и не волнуйся, я немного введу тебе, немного. Чтобы ты не смог устроить погоню за нами. Очнешься скоро после того, как мы уберемся. — Она ввела иглу в вену.

Когда выдернула иглу и отбросила в кухню шприц, Кагоскин, содрогнувшись, ругнулся немеющим заплетающимся языком и стал постепенно затихать. Александра усмехнулась, встала с корточек и с сарказмом произнесла:

— Врачу полезно на себе познавать все, что он прописывает другим!

После этого она шагнула в комнату, открыв двери. Ольга по-прежнему сидела на стуле, сжимая ладонями виски. Разговор за дверью она слышала плохо и толком не поняла его смысла. Отняв ладони от лица, подняла голову, посмотрела на Александру, задала все тот же вопрос:

— Кто ты?

— Я просто проходила мимо. И решила помочь тебе, — усмехнулась та. — Порыв души. Впрочем, как знать. Сегодня я вытаскиваю тебя из этой грязи, чтобы вернуть Корозову. Сегодня я твоя подруга, если тебе от этого станет легче, но это не значит, что и завтра я останусь ею. Что будет завтра — покажет время.

Не понимая в принципе, что такое дружба, Александра не умела дружить. Но умела использовать людей в своих целях, и когда цель достигалась, она расставалась с людьми без всякого сожаления. Эти расставания бывали разными: иногда они заканчивались смертью бывших друзей или любовников, как, например, произошло с Виктором, иногда все было тихо, мирно.