– Милая девушка, в моей жизни было столько женщин… Никто бы на моем месте не стал знакомиться на улице.

– Так что вы предлагаете?

– Я предлагаю вам пятьдесят долларов за ваши глаза.

– И все?

– Все. Ничего больше, поверьте.

– Вы псих, Гамаровский, впрочем, я это уже говорила. На улице сотни девушек.

– Так вы согласны?

– Деньги вперед.

Гамаровский судорожно кинулся осматривать карманы.

– У меня нет с собой, только двадцать, но они у меня есть, есть, поверьте.

– Не трудитесь, можете отдать рублями.

– Рублями? – удивился Гамаровский.

– Да. Или с этим тоже проблемы?

– Хорошо, хорошо. Тогда, быть может, вы скажете, как вас зовут?

– Зовите меня Света.ру.

– Ру? – удивился Гамаровский.

– Ру. Я же не спрашиваю, почему Гамаровский, а не Гайморитов.

– Хорошо, хорошо. Ру, так Ру, – быстро согласился мужчина.

– Когда вы хотите фотографировать?

– Сейчас, когда же еще? – возбудился Гамаровский.

– Прямо здесь?

– Нет, что вы. Нам придется пройти в мастерскую.

– Пройти?

– Да, она у меня прямо здесь, на Арбате.

– А мы на Арбате?

– А где же мы, по-вашему? Теперь меня не удивляет, почему вы кидаетесь на фотографа с кулаками.

Мужчина и девушка пошли по булыжной мостовой. Светлана бросала взгляды на поделки из глины, матрешек, зеркала и другую мелочь. Когда они прошли двести метров, Гамаровский потянул ее за руку от кучи битой посуды на мостовой. Из ближайшего окна вылетела тарелка и добавила свои осколки к уже лежащим.

– Что это? – удивилась Светлана.

– Это? – спросил Гамаровский, показывая пальцем на куски битых тарелок.

– Да, это.

– А давайте посмотрим.

Они остановились и стали ждать, когда из окна вылетела очередная тарелка. Она упала не в центр, а немного с краю, также расколовшись на мелкие белые части.

– Так что это? – спросила Светлана.

– А вы как думаете?

– Не знаю, дурдом какой-то. Кто-то бьет посуду.

– Вот, – глубокомысленно поднял палец Гамаровский, – этим и отличается художник от обычного человека. Он видит во всем этом красоту, смысл, инсталляцию.

– Инсталляцию?

– Да.

– А я полагала, что инсталляция – это процесс установки программы.

– Увы, Света, это не так. Инсталляция подразумевает под собой игру, на первый взгляд лишенную всякого смысла.

– А на второй взгляд?

– А на второй взгляд – это искусство, и, как любое искусство, инсталляция подчиняется строгим правилам.

– Как наша жизнь.

– Да, – согласился мужчина, – но скорее – смерть.

Глава 7

Гамаровский крутил Светлану на вращающемся стуле, менял освещение и подносил к ее голове разноцветные перья. Он был готов поменять напряжение в сети, но не знал, как это делается. Окончательно измотав себя и Светлану, Гамаровский остался крайне недоволен и предложил сделать перерыв.

– Долго еще? – спросила девушка.

– Не знаю.

– С чем у вас проблема?

– С вашими глазами, Света. Они потухли.

– Вы неудачник, Гамаровский? – грубо спросила Светлана.

– Почему вы так решили?

– Так, просто спросила.

Гамаровский задумался и стал ходить по студии, сделанной из большой комнаты.

– Надо же, – бубнил он, – я никогда не задумывался.

– А я полагала, что все вы только и думаете об этом.

– С чего вы взяли?

– Судя по тому, что большинство художников, поэтов и тому подобных кончают жизнь самоубийством.

– А какая связь? – не понял Гамаровский.

– Прямая. Раз решил с жизнью расстаться – значит, запилил себя.

– Почему себя? – визгливо спросил мужчина. – Может, другие запилили?

– Вы, творческие люди, как дети, элементарного не понимаете.

– Просветите, пожалуйста.

– А чего тут рассказывать? Живет такой творец, стихи пишет или рисует, услыхал слово поперек и – сразу в петлю. Не понимают меня, я неудачник, ничтожество. Все вокруг него на цыпочках бегают: «Васенька, поешь!», « Петечка, что тебе надо?» А попадет такой человек в вытрезвитель, да так, чтобы по нему прошлись дубинками и сапогами, тут уж он забывает о суициде, он сразу вкус жизни ощущает, планы мести строит и так далее.

– Света, какой циничный у вас взгляд на жизнь.

– А я сама циник.

– Удивительно, – сказал Гамаровский, – как у циника могут быть такие глаза?

– Я не знаю.

– Наверное, у нас с вами ничего не получится.

– Скорее всего.

– Вас проводить?

– Сама.

Светлана встала со стула, перекинула через плечо куртку и пошла к выходу. Она с трудом разобралась со старинными замками и открыла большую входную дверь.

– Ой, – отскочил в сторону подросток, державший большой желтый конверт.

– А Эдуард Матвеевич у себя?

– Так он еще и Матвеевич?

Подросток не понял вопроса и вместо ответа протянул конверт. Светлана взяла его в руки и посмотрела на этикетку. На ней был разноцветный лейбак Kodak и московский адрес проявочной мастерской. Когда девушка подняла глаза, то увидела, что подросток прыгает через две ступеньки вниз по лестнице.

– Стой! – позвала она.

Но подросток уже исчез в чреве лестничной площадки. Светлана сначала положила конверт на пороге, но, немного подумав, подняла его и вернулась в студию. Гамаровский стоял посреди комнаты и крутил в руках шнур от осветительного прибора. Его взгляд был направлен вверх, к высокому потолку.

– Не стоит, – сказала Светлана.

– Что? – спросил человек, не ожидавший возвращения девушки.

– Вы когда-нибудь видели повешенного?

– Я? – удивился мужчина.

– У него вываливается сантиметров на двадцать синий язык, зрелище, я вам скажу, не из приятных.

– А вы откуда знаете?

– Читала много, – голосом раздраженной мамы ответила Светлана.

– Нет, Света, это не то, что вы подумали.

– А мне наплевать. Но с балкона тоже не прыгайте. Низко. Можете сразу не умереть и будете неделю страдать от боли.

– А что вы посоветуете?

– Знаете, Гамаровский, лучше живите пока. А если вам очень не хочется, идите в армию.

– Зачем?

– Там вас убьют бесплатно, а если повезет, вернетесь другим человеком. Подумайте, а это – вам, – девушка протянула большой конверт.

– Положите куда-нибудь.

– Можно взглянуть?

– Смотрите, – махнул рукой Гамаровский, выпуская из рук шнур.

Светлана вытащила из конверта толстую пачку фотографий и стала их бегло просматривать. В основном это были портреты девушек, одетых в бикини или подобие одежды из шелковых платков и полупрозрачных кусков ткани. Большинство их было неудачными. Хотя девушки старательно улыбались, видны были различные помарки и осечки: то глаз прищурен, то поза нелепа, то еще что-то резало глаз. Но были и откровенно сильные снимки, запечатлевшие красивое движение волос, поворот головы, подчеркивающие грацию и женственность моделей.

– А у вас неплохо получается, – похвалила Светлана.

Гамаровский ничего не ответил и возобновил свое хождение. Фотографии моделей кончились, и последние три снимка были ни о чем. Гамаровский просто добил пленку, сфотографировав теплоход, на котором происходила съемка, двух мордоворотов, причал и береговую линию. Один из снимков показался знакомым, и Светлана спросила:

– Когда сделаны эти снимки?