широко и вошел в фонд избранных фотоматериалов о великом пролетарском поэте. Момент был пойман очень удачный: Маяковский стоит около стола, одна рука касается графина; вероятно, приготовился к жесту, к тем «маяковским» взмахам, которыми сопровождалось чтение стихов и вообще все выступления на публике. Глаза — глядящие в душу, с оттенком какой-то невысказанной скорби, выражение лица — вот-вот фраза слетит с уст…

Кстати, Сурин первый из коллег-уральцев применил в репортерской практике вспышку магния (блицламп тогда не существовало), и это значительно расширило возможности съемки.

Дважды — в 1931 и 1933 годах — он снимал Ворошилова, Орджоникидзе, приезжавших на новостройки Урала и Сибири. В Свердловске они выступили с речами перед трудящимися на Уралмаше, на ВИЗе, во Втузгородке. И всюду, как тень, их сопровождал Сурин со своим испытанным другом — фотоаппаратом. Он умел делать свое дело, не мешая другим, незаметно, быстро.

Как не пропустить события?

Опыт рождает сноровку. Газеты сообщают: Климент Ефремович Ворошилов выступает во Владивостоке. В Хабаровске. В Новосибирске. Значит — скоро должен быть здесь…

Сурин идет в дом по улице Ленина.

«Иди, старик, сегодня ничего не будет». (Из-за бороды его часто называли стариком, путая возраст.)

Пришел на следующее утро — знакомый чекист ворчливо набросился на него: «Где тебя черти носят! Лети на запасной путь, там правительственный вагончик… Тебя ждут не дождутся!»

Последние слова, конечно, были шуткой, но Сурин уже не слушал их: скорей — туда.

Час еще ранний — самое лучшее время застать того, кого надо. Наснимал, а часа в три дня снимки уже в редакции. Предупредил, однако, что дал их без согласования; сам — одна нога здесь, другая там! — к наркому, точнее, к его секретарю. Выложил снимки, попросил: «Посмотрите, пожалуйста, можно — нет пускать?»

Пока говорили, вошел нарком. Энергичный, бодрый, глаз веселый, быстрый. «Дайте-ка взглянуть». Переглядел все — понравилось. «Напечатайте-ка нам экземпляра четыре, а то дальше поедем — опять просить будут…» Сурин лезет в карман (а в карманах у него помещалось что угодно): «Пожалуйста». Человек предусмотрительный, наученный опытом, не поленился напечатать, так сказать, авансом и захватил с собой… «Сколько вам за это?» — «Ничего не надо. Я у богатого хозяина работаю!..»

Сколько подобных эпизодов было у него за долголетнюю практику! Каждый обогащал фототеку новыми ценными приобретениями.

Он умел отобрать наиболее выразительное, яркое. Своеобразный рекорд: в 1927 году, в период перевыборной кампании, в одном номере «Уральского рабочего» было помещено шестьдесят пять снимков Сурина. Обычным было: утром наснимает — вечером вывешена подборка из его фотографий где-нибудь на видном месте.

Как своеобразную награду, признание вспоминает такой случай. Проходил какой-то областной съезд, какой — теперь уж не помнит, да и не в том суть. Для съемки делегатов и отдельных моментов работы съезда пригласили частного фотографа. А Сурин (как всегда, он был тут же) снимет да уйдет, чтоб не мешать, опять снимет — опять уйдет… А тот, другой, все торчал на виду, намозолил всем глаза.

В один из моментов Сурину пришлось со своей треногой вылезти на сцену. И вдруг председательствующий, пользуясь наступившей паузой, зааплодировал ему, а за ним принялись хлопать и остальные — весь зал. Съезд аплодировал фотографу, аплодировал за сноровку, уменье работать.

Ведь он шагал в ногу с историей, с эпохой, бурной, грохочущей, неудержимо рвущейся вперед, вперед!..

История! Леонид Михайлович Сурин хорошо, добросовестно потрудился для нее. Магнитка. ЧТЗ. Соликамский калийный. Чусовская нефть. Пермский суперфосфатный. Губаха. Кизел. Егоршино. Лысьва. Чермозский завод. Добрянка. Златоуст… Где в те годы не побывал он! В некоторых местах — десятки раз.

Большая, нет, огромная заслуга его в том, что сохранилась фотолетопись пятилеток Урала, именно благодаря его неутомимости и настойчивости оказалось «уловленным», запечатленным то, что теперь ушло безвозвратно. Он снял первые врубовки в шахтах Кизеловского угольного бассейна, спускаясь для этого в забой, к рабочему месту. Снял закладку и пуск первых цехов Уралмаша, увековечил дореволюционную «Нахаловку», наследие старого Екатеринбурга, на месте которой потом вырос район науки и студенчества — Втузгородок.

Сурину довелось видеть, как на старых уральских заводах с рубах вальцовщиков сыпалась соль, выступившая из пор тела; чтоб утолить жажду, пили из бачков, в которых — как велось еще при хозяине — были опущены глыбы льда, пили долго, ожесточенно, казалось, никогда не насыщаясь до конца. И он же заснял новый цеховой быт — светлые помещения, сифоны с подсоленной газированной водой. Выпил стакан — и достаточно, больше не требуется, не надо перегружать сердце. Вместе с этими мелочами наступала новая эра, эра социализма.

Когда он впервые приехал на строительство крупнейшего в Европе металлургического гиганта, там, кроме трех рудных гор, носивших обобщенное название Магнитной, еще не было почти ничего. Позднее он снял и первые магнитогорские домны, и первые чушки чугуна с барельефом Ленина. Приезжал один и с выездными редакциями; но та, первая поездка… Такие бывают раз в жизни.

Годы спустя Юрий Чап — многолетний литературный сотрудник «Уральского рабочего», позднее правдист, — вспоминал о ней:

«Мы… ехали по еще недостроенной ветке Карталы — Магнитная. Ветка тогда доходила только до совхоза «Магнитный». Шпалы были положены на земляную насыпь, но еще не закреплены. Вагон нашего поезда качало, как утлый челн в бурю. На степь навалилась иссиня-черная ночь. Из трубы дряхлого паровозика полыхали снопы искр. Старика не баловали и держали на дровяном топливе. Совхоз «Магнитный» готовился к посевной. В этом совхозе мы сделали привал на пути в станицу Магнитную. Сурин рвался в бой. Он вынул свою громоздкую аппаратуру.

…Сурина знал весь Урал… У него была в самом деле выдающаяся борода. Огненно-рыжая, раздвоенная на концах, она особенно потрясала очевидцев, когда вспыхивал магний. Сквозь густые клубы дыма выглядывали пламенеющие концы адской бороды Вельзевула.

В совхозе «Магнитный» Сурин решил сделать панораму под названием «Старое и новое». Колонна тракторов идет по широкой степной дороге мимо хилой сельской церковки. Сурина, однако, ожидал тяжелый удар. Директор совхоза сказал, что рад бы душой помочь созданию такого исторического снимка, но, увы, не все тракторы отремонтированы.

— Впрочем, — добавил любезно директор, — мы можем и сейчас провести тракторы мимо церкви. До этого места они дойдут все.

— Это — жульничество! — воскликнул фоторепортер с таким возмущением, будто ему предлагали взятку.

Сурин остался в совхозе на несколько дней. Каждый день он беспощадно критиковал директора за «рабские темпы». Директор дрогнул. Тракторы были отремонтированы в срок. В станицу Магнитную Сурин, не найдя подводы, пришел пешком, но зато со снимком».

Вот так и шагал неистовый Сурин со своим спутником-фотоаппаратом по родной земле, переживавшей невиданное обновление. Непримиримый к недостаткам, враг всяких компромиссов, он фиксировал все, что находил достойным внимания,