Три чаши для питья с двойными ручками в анималистической форме и с фризами с животными, таким образом, по-видимому, принадлежат к самым первым образцам ахеменидской торевтики. Это, вероятно, мидийская посуда, и, поскольку мы имеем дело с единственными сохранившимися экземплярами сокровищ, прославивших Экбатану еще до строительства Пасаргад и Персеполя, нам следует рассмотреть их детально. Вероятно, самая ранняя из них – двуручная золотая чаша из коллекции Кеворкяна, которая, как сообщают, происходит из Луристана. Ручки выполнены в форме тонких львов, чьи тела украшает инкрустация из драгоценных камней. На корпусе сосуда имеется вставка из двух пар львов, расположенных боком, но каждая пара имеет общую, повернутую фронтально голову в высоком рельефе. Хотя эта идея полностью нехудожественна, нет никакого сомнения, что все изделие в целом происходит от искусства Зивие и кубков Амлаша, поскольку тема львов-близнецов с общей головой встречается в Зивие, на пластинах для одежды из Хамадана и на некоторых луристанских бронзах. Узор из рельефных полос на крестце каждого льва похож на рельефно изображенные ребра двуглавых горных козлов, образующих ручки уникальной двуручной чаши из Художественного музея Цинциннати. Она также имеет фриз, но с крылатыми львами, так как они ближе ко львам из Зивие, чем к представленным на чаше Кеворкяна. Изображение львов и бордюра из вееров-пальметт на чаше из Цинциннати очень близко к узорам на пластинах из Зивие и золотой мидийской пластинке из Британского музея. В отличие от чаши Кеворкяна, покрытой простыми горизонтальными рубцами, чаша из Цинциннати имеет неестественный орнамент из яиц и языков, более резко выраженный, чем на любом предмете с орнаментом из Египта, но похожий на поздние золотые чаши для питья из Хамадана. Ручки в виде двуглавых козлов уникальны.

У третьего двуручного сосуда из серебра, хотя и являющегося, вероятно, мидийской работой, значительно приглушен дизайн, и в этом он ближе подходит к тому, что мы знаем как собственно ахеменидский стиль. Два вздыбившихся быка, образующих ручки, имеют, однако, отчетливо урартские черты и безусловно выполнены гораздо раньше любых заслуживающих сравнения ахеменидских животных. Кажется вероятным, что эти три мидийских сосуда хронологически следует расположить в том порядке, в котором они были здесь описаны. Они демонстрируют нелегкое продвижение вперед от резкого стиля и несбалансированной композиции к чему-то более приятному для глаз и более цельному. Когда примеры того, что мы можем назвать индийским искусством, так немногочисленны, подобная аргументация общего характера, конечно, подвержена критике. Если сравнение с искусством Зивие имеет ценность, то мы, вероятно, можем поместить все эти сосуды между 620-м и 550 г. до н. э.

Ни об одной из украшенных орнаментом чаш для питья нельзя утверждать, что она была изготовлена так рано, но, поскольку неглубокие чаши использовались для вина как ассирийцами, так и урартами, вероятно, они с самых ранних времен также находились в употреблении у мидян. Сохранилось значительное число ахеменидских чаш для питья: их трудно расположить в хронологической последовательности, но в общих чертах более ранние чаши глубже и украшены почти по всей поверхности орнаментом из рельефных «лепестков» и овальных выпуклостей. На двух золотых сосудах такого типа из Хамадана надписано имя Дария, и, таким образом, они являются наиболее ранними экземплярами датированных ахеменидских металлоизделий. Позднее чаши для питья стали мелкими, приобрели широкий плоский обод и кажутся более подходящими как блюда, или патеры. Сосуды этой формы, кажется, появились в правление Ксеркса, и некоторое их количество по надписям можно отнести ко времени Артаксеркса I. В их отделке наметился отход от схематической орнаментации с очертаниями лотоса и возврат к первоначальному узору лотоса с лепестками, чашелистиками и тычинками, а также использование цепочек «лотос и бутон», узора, давно известного в Иране, популярного в Ассирии и позднее принятого как фриз аканта в классическом искусстве (рис. 43). Вероятно, самой изящной столовой посудой этого последнего типа является блюдо из Синопа на Черном море. На нем линии дуговидных стеблей и узор «лотос и бутон» превратились в сплетение, покрывающее всю поверхность, а пальметты умело позолочены. Ряд патер с плоскими медальонами в центре, украшенные формальными аранжировками изображений горного козла и быка, недавно появились на свет в Хамадане. Они датируются, вероятно, концом VI в. Центральный медальон одного экземпляра содержит рисунок летящего орла, что особенно заслуживает внимания, поскольку изображения птиц редки в ахеменидском искусстве, но популярны среди скифов.

Но излюбленной формой сосуда для питья был ритон, происходивший от рога, использовавшегося варварами для питья. С конца 2-го тысячелетия до н. э. в Северном Иране и Восточной Турции сохранились керамические рога для питья с подставками в основании в виде опустившихся на колени животных, и металлические риты Ахеменидов, несомненно, их копируют. Но те же традиции обработки металла, создавшие эти сосуды, также привели к появлению конических металлических кубков или чаш, завершающихся расположенной перпендикулярно головой животного. Эти сосуды не могут стоять без поддержки, и их нужно держать в руке, пока не осушено содержимое. Хотя кубки с головами животных появились не раньше, чем изогнутый керамический рог-рита из иранских раскопок, они, по-видимому, более древние, чем сохранившиеся изогнутые металлические риты. В любом случае традиции торевтики для двух типов сосудов так же тесно связаны, как для некоторых ручек оселков из Хамадана и выступа на щите (?) из Хафантлу.

Рис. 31. Керамический ритон из Западного Ирана. Высота – 14 дюймов.

Рис. 31. Керамический ковш из Зивие с имитацией металлического крепления ручки. VII в. до н. э. Высота – 14 дюймов.

Кубки и чаши с головами животных использовались ассирийцами при Саргоне, как изображено на рельефах его дворца в Хорсабаде. Некоторые из них превращались в ковши или ситулы после закрепления на краю сосуда ручки-обруча при помощи небольших приспособлений в форме трилистника. Вероятно, они изготавливались урартами и были популярны среди мидян. Ковши с головами животных несут данники-мидяне, выгравированные по краю саркофага из Зивие (см. рис. 16), а ковш с головой льва, найденный в гробнице во фригийском Гордии, наверное, оказался там вместе с урартскими торговцами. Нам неизвестны ассирийские экземпляры с головой барана, но клад Зивие принес урожай керамических ковшей с головами баранов, сохранивших от своих металлических прототипов приклепанные держатели ручек (рис. 31). Примеры бронзовых чаш с северо-запада Персии украшены явно урартскими элементами, и одна из них (с головой сернобыка) очень похожа на чашу, найденную в Ливане и датируемую согласно ее клинообразной надписи приблизительно 800 г. до н. э. Эти и другие примеры кажутся более архаичными, чем керамические изделия из Зивие, которые, в свою очередь, тесно связаны с двумя серебряными экземплярами чаш с головами баранов из окрестностей Хафантлу. Эти чаши с головами баранов, керамические и серебряные, своим постепенно увеличивающимся уровнем стилизации перекрывают период 620–550 гг. до н. э., когда мидийское искусство развивалось в направлении стереотипных образцов ахеменидской выразительности. В самом деле, хотя кубок с головой животного был популярен у Ахеменидов и греческие гончары стали его копировать, увидев добычу, захваченную у Мардония в битве при Платее, настоящих ахеменидских кубков известно немного.