– Наконец-то! – сказала она с закрытым ртом голосом моего отца.

– Ой, – пробормотала я, но тут увидела склонившегося надо мной папу.

– Тебе плохо?

– Да нет, – прокряхтела я, протягивая ему руку.

Он резко поднял меня, и движение отразилось в затылке болезненным эхом.

– Лилия Леонтьевна меня вызвала, когда обнаружила тебя здесь на скамейке. Ты в порядке?

Папа присел на корточки и, взяв меня за руки, с тревогой посмотрел мне в глаза.

– Папа, все хорошо, я просто заснула.

Я огляделась, но Прозрачного не было видно. Он что, принес меня сюда на руках?!

– Заснула?

– Физрук сегодня загонял нас на поле. У него методисты были на уроке, хвастался тем, как мы бегаем. И прыгаем, – лихорадочно врала я, пытаясь выиграть время и понять – что же произошло?

– Но почему ты сюда пришла спать?

– Какая разница, почему? – вмешалась Лилия Леонтьевна, которой явно наскучило слушать наши разборки, – главное, – что я могу, Гая, лично вас поблагодарить за помощь.

И тут я вспомнила все.

– Какую помощь? – сердито сказала я, – наоборот, я...

– Вы помогли обнаружить преступницу!

– Варя не преступница! Вы совершили ошибку! Наказали не того человека!

– Люблю, когда студенты начинают учить меня жизни, – хмыкнула Лилия Леонтьевна, обращаясь к папе, и продолжила: – Я наказываю только того, кого нужно. Того, кого я поймала с поличным.

– С каким еще поличным?

– С рукописью, Гаянэ. Вчера я обнаружила у Варвары Петровой свою рукопись.

– У Вари? Она ее прятала?

– Нет. Выставила на всеобщее обозрение в коридоре. Но я вовремя появилась и нашла ее.

– Погодите! Вы о рыжем портфеле? Но Варя думала, что он соседский!

– Анна Семеновна говорила мне, что вы подружились с подозреваемыми и будете их защищать, – ласково, как ребенку, сказала Лилия, – впрочем, спасибо за помощь в любом случае.

– Да какую помощь-то?! – разозлилась я.

– Большую помощь. Именно вы указали нам, что брат Петровой – карикатурист.

– А это тут при чем?

– Не важно.

Лилия опустила на нос свои очки-стрекозы и отвернулась:

– Теперь вы сможете вернуться к вашим занятиям с Анной Семеновной и продолжать усердно готовиться к поступлению. Поскольку мне пришлось самой ехать к преступнице и уличать ее в воровстве, я считаю справедливым аннулировать свое обещание принять вас без экзаменов.

– Я это считаю справедливым, – кивнул папа, вставая с корточек и усаживаясь рядом на скамью.

Лилия засмеялась:

– А в наше время ты спорил со мной по поводу моих методов преподавания, – кокетливо сказала она моему папе через мою голову.

– Ты спорила не со мной, а с Генрихом, – поправил ее папа, – он считал, что ты пользуешься устаревшими методами. Но теперь, когда ты защитила докторскую, то доказала всем нам, что права.

– А твоя жена защитила докторскую?

– Пока нет.

Папа поджал губы и изобразил сожаление.

– Скоро защитит, – буркнула я.

– Обязательно, – проворковала Лилия.

– Будем надеяться, – пожал плечами папа.

Да что с ним? Вид такой, словно он намекает, что Лилия гораздо круче мамы.

– А ты, Гаянэ, вместо того чтобы испепелять меня взглядом, – сказал папа, смотря не на меня, а на Лилию, – давно бы рассказала, что ты помогаешь в расследовании университетским преподавателям. Если бы я знал, что речь идет о Лилии Леонтьевне, моей бывшей однокурснице, профессоре МГУ и докторе наук, я бы вовсе не стал тебя ругать.

– Ну что ты! – засмеялась Лилия, – мисс Арутюнян блестяще справилась с заданием. Не следует ее ругать!

Меня затошнило от их любезностей. Или это последствия сотрясения мозга?

– Я хочу домой, – сердито сказала я папе, поднимаясь со скамейки.

– «Всего доброго, Лилия Леонтьевна, спасибо, что позволили помочь кафедре», – передразнивая мой голос, сказал папа, – прости, Лиля, у нас сейчас трудный возраст. Переходный.

– Не волнуйся! – весело ответствовала Лилия Леонтьевна, – как только она поступит к нам, кафедра ею займется.

Всю дорогу, пока мы ехали, я размышляла о Прозрачном. Может, он мне все-таки приснился? Не хотелось бы мне, чтобы он нес меня от Воробьевых гор к первому гуманитарному на руках. А с другой стороны, кто же нес-то?!

Дома я швырнула на пол рюкзак и закричала:

– Ты зачем с ней кокетничал?

– Ты о чем?

– Не притворяйся! И не смей кокетничать ни с кем, кроме мамы!

– Тише!

В коридор вышла мама.

– Ругаетесь?

Она потерла глаза и повертела головой, разминая шею.

– Да! – с вызовом сказала я, – потому что папа...

– Потому что папа заботится о твоем будущем, бестолковая девчонка! – перебил меня отец, – я не кокетничал с ней! Я добивался для тебя расположения кафедры, если ты не в состоянии добиться его сама!

– Вот бы для меня кто добился расположения кафедры перед защитой докторской, – вздохнула мама, бросив взгляд на письменный стол, заваленный бумагами.

– Об этом я и говорю! – воскликнул папа, – а некоторые моих усилий совершенно не ценят!

Я растерянно посмотрела на маму. Она что, согласна с папой?! Рехнулась совсем со своей докторской! Сказать мне на это было нечего, кроме одного:

– Вы меня достали!

Я влетела в свою комнату и захлопнула дверь.

Опустилась на пол и заплакала.

Я оставила за дверью упрямых родителей. Но как отсечь все мои неудачи? Как избавиться от мысли о том, что наказан невинный человек? И что я бессильна что-либо изменить! И что мне все равно придется поступать в ненавистный университет и получать ненавистную профессию. Потому что я полностью завишу от своих родителей.

Ладно. Надо срочно нырнуть в единственную отдушину – Интернет. Надо помириться с Никой, вот что. Срочно!

В ящике, к своей радости, я обнаружила письмо от Ники. Умничка Ника меня простила и написала первая!

Но радость моя угасла, как только я щелкнула по нему курсором. Оно было послано с Никиного адреса, но не от Ники. И еще – оно было на английском.

«Привет. Меня зовут Джеки, я медсестра Вероники. Ей стало плохо во время обследования, и она переведена в палату интенсивной терапии. Просила передать тебе, что не сердится».

Я схватилась за голову. Что за день?! Все летит прахом...