— Ладно, ладно, только ты теперь смотри не провались.

Жоржетт счастлива.

— Да, я счастлива. Целый месяц я видела Дюрана только на переменах. А теперь я могу часами смотреть на него и слушать. Жаль, что его зовут Фернан. Глупое имя. У него большие черные глаза, высокий лоб, толстые губы и маленькие кокетливые усики. Он носит длинные волосы и зачесывает их назад. Одевается он очень элегантно. У него есть два костюма. Темно-фиолетовый и другой черный с белой полоской. Самое красивое в нем — это глаза.

Он, кажется, заметил, что нравится ученицам, и в классе держится подчеркнуто строго. Но однажды, встретив Жоржетт на улице, он сам предложил ей проводить его до дому.

Жоржетт уже знала, где он живет. Сколько раз она стояла напротив его дома и старалась угадать его окно.

— Почему вы такая грустная, моя маленькая Жоржетт?

— Не знаю. Нет, знаю, только не могу вам сказать. — Он взял ее под руку и нежно посмотрел ей в глаза. От его взгляда у нее выступили слезы.

— Мне вы можете все рассказать. Вы влюблены в кого-нибудь?

Жоржетт уже не могла отвечать. Слезы катились по щекам и по носу. Она только утвердительно кивнула.

— Ну, я буду называть имена. И вы мне скажете, когда будет правильно. Только не надо плакать. Нас может кто-нибудь увидеть. — Он еще крепче сжал ее руку.

— Я…

Тут она не могла больше выдержать и разрыдалась, закрыв лицо платком.

— Но почему вы плачете? Ведь я вас тоже люблю. Мы будем очень дружны. Вы будете ко мне приходить заниматься. Мы будем очень дружны. Вам ведь нужно подготовиться по литературе. Я вам буду давать частные уроки, а теперь вытрите глаза. И больше не плачьте. Можно кого-нибудь встретить.

Жоржетт рассталась с ним радостная. Мне она обо всем рассказала на следующий день.

В школе Дюран обращался с ней так же, как и с другими, но когда читал стихи, то всегда смотрел на нее, и она краснела от удовольствия. Раз он читал «Моряков» Гюго. Каким прекрасным он был, когда, хлопая себя по груди, декламировал: «Я моряк».

Был чудный весенний день. Жоржетт надела голубое платье и чувствовала себя хорошенькой. Дюран был как-то необычайно внимателен к ней. Раздавая сочинения, он особенно долго критиковал ее работу и в упор смотрел ей в глаза.

После уроков, когда все возвращались домой, Жоржетт отстала, и он пригласил ее к себе на вечер. Жанин и я узнали об этом немедленно.

— Ты будь осторожна.

— С ума сошли. Он мне только покажет, как нужно писать сочинения.

Ровно в восемь Жоржетт позвонила в квартиру Дюрана. Отворила горничная. Она провела ученицу в салон, сказав, что у мсье еще не кончился урок.

— Ну, а дальше, Жоржетт? Расскажи же.

— Ах, я очень боялась! Мне стало даже холодно. Посмотрела в зеркало — я такая некрасивая. Дюран сам пришел за мной. Его кабинет в конце длинного коридора. Я цеплялась обо все двери. Кабинет неуютный, масса книг. Дюран меня усадил на диван и, взяв программу башо, стал расспрашивать. Я волновалась, запиналась, безбожно врала. Я не знала ни одной даты. Потом он сказал: «Ну, а теперь я вам дам план, по которому вы должны писать сочинения на экзаменах». Он сел рядом на диван, прижался ко мне и стал писать, но, не дописав, обнял меня и зашептал: «Я тебя люблю». Как только слышались шаги в коридоре, он выпрямлялся и громко говорил о Лафонтене. Понимаешь? А сам целует мне шею, лицо, руки.

— А ты что?

— Я сидела как истукан. Потом постучал его сын. Ты знаешь Филиппа? Он пришел за какой-то книгой и вышел, даже не посмотрев ни на меня, ни на отца.

— О, эта Жоржетт хитрая — она уж теперь не провалится на башо.

Перед башо учителя устраивали вам репетиции или так называемые «засыпки». Мы разделились на группы по пять человек и по два часа занимались с одним учителем. Потом учителя менялись.

Отметки этих «засыпок» заносились в бальник. Поэтому мы старались избежать этих часов, придумывая всяческие уловки.

Перед репетицией по химии я записала главные формулы на левой ладони. Учитель вызвал меня. Я смотрела на руку и гладко писала на доске. Морель начал ненатурально смеяться. Учитель, конечно, заметил и подозрительно подошел ко мне вплотную. Я не смогла докончить формулы и получила плохую отметку.

— Морель подлец, отомсти ему, — шептала Жанна.

Наконец наступил последний день занятий.

Всю ночь мы сидели за столом, пили черный кофе и старались заниматься. Но уже ничего не понимали. Рассказывали друг другу всякие страхи об экзаменах, глупо хохотали, потом замечали, что ничего не сделано, и дрожали от страха.

В комнате было душно. Я высовывалась в окно. Внизу по улице тянулся слабый туман. Пустые тротуары были освещены голубыми фонарями. Спать не хотелось, но заниматься я не могла. Освещенная стена противоположного дома выглядела ненатурально, как театральная декорация. Глаза пересохли, и я часто мигала. В эту последнюю ночь я видела на улице какие-то странные сцены. До сих пор не могу понять — было это во сне или наяву.

На углу против меня прощались две совершенно одинаково одетые женщины и элегантный мужчина. Пока он целовал одну, другая с независимым видом отходила. Он обнимал и целовал этих близнецов (так я решила). Продолжалось это около часа.

Потом мужчина поднял голову и увидел меля.

— Малютка, ты учишься?

Утром я проснулась на подоконнике. Было еще почти темно. Итак, сегодня экзамен.

Новый дневник Габи

Воскресенье

Я сдам весной башо и поеду летом к морю. Это замечательно! Я поеду одна. Наконец-то я буду свободной. Это будет чудная поездка. Одна в купе. Одна без мамы я смогу курить, курить, курить… На пароходе у борта с папиросой… Небо, вода, папиросы… Море, море нежное и жестокое, ласковое, предательское, лицемерное — все, что я люблю. Три-четыре часа я одна с морем. И папиросы.

…Эти дни я часто себя спрашиваю — правильно ли я поступила, расставшись с религией. Это просто привычка сердца. Это было так же трудно, как расстаться с Сержем. Бывают минуты, когда хочется прибегнуть к помощи чего-то «высшего». Но это значит признать все бессилие человека. Нет, я атеистка…

Понедельник

Сегодня я перепугалась. Он обнимал меня, а на груди у меня было спрятано письмо от Сержа. Я положила его туда, потому что у меня нет карманов. Я люблю его перечитывать — не расстаюсь с ним. Я вспоминаю, как он мне сказал: «Итак, кого ты теперь будешь целовать?..» Это было в такси. О Серж, сделай невозможное, чтобы приехать! Если бы я верила в Бога, я молилась бы об этом… Но Богу, конечно, наплевать.

Мне необходимо развиваться умственно и укрепить характер, — говорит Ирэн. Я, кажется, срежусь на экзаменах.