«Вот в Подгузках был намедни случай. Провожал парнишка свою дивчину с вечорки – глядь, что такое? Бегает вокруг них здоровенная бурая свинья. Парень подумал: надо же, у кого-то хрюшка в сарае подрыла землю да и сбежала, а потом смотрит: непростая это хрюшка! Глаза у нее злым красным огнем так и пылают, а изо рта клыки торчат такие, что не свинье-лупоглазке, а старому медоеду впору».

Соседки Дины по родительскому дому, лохматые белобрысые близняшки Альва, обожали травить байки про злые дела ведьм и колдунов. Надо сказать, это у них прекрасно получалось. Альва-вторая умудрялась корчить настолько жуткие рожи и так протягивала к слушателям руки со скрюченными пальцами, что чудилось, будто ведьма или неупокоенный мертвец вот-вот выпрыгнет из темного угла.

«А парнишка не будь дурак, ухватил палку поудобнее и так свинью огрел, что она взвыла от боли человеческим голосом и бросилась бежать. Парнишка дивчину проводил до дому да и спать пошел. А наутро прибегает мать от соседки и рассказывает, что бабка той дивчины слегла в постель да хворает: дескать, шла она вечером домой от товарки, так напал на нее кто-то да всю дубиной исколотил. Так и узнал парнишка наш, что это была никакая не свинья, а ведьма окаянная».

Слушатели дрожали, и было им жутко и весело.

«Это что, – говорила Альва-первая серьезным взрослым голосом, поправляя пухлыми пальчиками расшитый передник. – Слыхали вы, что случилось на соседней улице перед прошлым Заступниковым Рождением? Всем известно, что это за время. Накануне святого праздника верные слуги Змеедушца ходят по земле да поджидают, как бы кого натолкнуть на грех. А тут как раз так приключилось, что решила белошвейка Заза принарядиться для такого важного дня. Посчитала она собранные монетки и поняла, что никак не купить ей хороших нарядов. А аккурат в ту пору умерла жена богатого законоведа, и лежала она в гробу в церкви святого Игнатия. Вот и подумала белошвейка Заза: „Возьму-ка я с мертвой платье, расшитое каменьями да кружевами. Ей все равно без надобности, а я на празднике покрасуюсь да парням в красивом виде покажусь“. Дурное дело не ленивое, побежала белошвейка в церковь, а того не знала, что покойница была заклятая колдунья».

Дина и сама не знала, с чего вдруг ей вспомнились эти старые истории. Она выглянула в окошко: кругом тянулись унылые опустевшие поля, обрамленные у горизонта кромкой леса. Казалось, что им скучно и одиноко, Дина подумала: хорошо бы, поскорее выпал снег и скрыл эту неприглядную серую пустоту. Что еще делать в пути, кроме как предаваться воспоминаниям детства? Снова переживать последние события своей жизни Дине не очень-то хотелось.

«И вот, как только пробили часы полночь, в доме погасли все огни, и ледяной ветер прокатился по комнатам, словно чье-то дыхание. Тотчас же раздался стук в дверь, и голос жены законоведа произнес: „Отдавай мое платье, белошвейка!“ Сняла белошвейка Заза платье и выкинула его в окошко, но в тот же миг колдовской наряд снова оказался на ней. „Не принимаю! – вскричала ведьма. – Ты забрала его из церкви, так поди туда же и верни!“ Стала она ходить вокруг дома и стучать в стены так, что даже камни задрожали, посыпалась на пол посуда, люди столпились, читая молитвы Заступнику, а бедная белошвейка сидела ни жива ни мертва. Ведьма сунулась было в окошко, да, к счастью, косяки были натерты святой солью, так что ее нечестивые лапы тут же пламенем и обожгло. Тогда призвала ведьма Змеедушца, своего покровителя, и ударила рукой в дверь. Разлетелись железные запоры, и покойница вошла в дом…»

Смеркалось. Дина зажгла маленькую дорожную лампу и вынула из сундучка авантюрный роман о приключениях отважного рыцаря Дитриса, но прочла только пару первых строк. Мысли ее то убегали в далекое прошлое, то возвращались к делам нынешним. В конце концов, Дина убрала книгу обратно и посмотрела в окно. За ним уже сгустился мрак – ночь была темная и дождливая. Совсем как та, которая привела ее и шеф-инквизитора Торна в безвестный трактир.

Шани… Интересно, думает ли он о ней. Дина потерла виски и решила больше не вспоминать ни о столице, ни о шеф-инквизиторе Торне – по крайней мере, пока не доберется до дома. Дорога сама по себе навевает меланхолию, незачем усугублять ее грустными мыслями.

На околице поселка Дину встретил второй прораб Кась. Невероятный болтун, он, по всей видимости, положил на Дину глаз, потому что немедля сообщил ей, что у него дома уже накрыт прекрасный ужин для госпожи архитектора. Дина покачала головой и ответила:

– С дороги я предпочитаю ванну и сон, – и уточнила: – В своей постели.

А через час, подремав в ванне и поужинав в своей комнате, она села в кресло и вдруг подумала, что терять ей нечего и прятаться не от кого. Некоторое время Дина наслаждалась нахлынувшим на нее облегчением, а затем придвинула к себе письменный прибор, обмакнула свежеочиненное перо в чернила и написала на листе бумаги:

«Его бдительности, шеф-инквизитору всеаальхарнскому…»

Игнашка Рудый был убогим.

Возможно, это случилось потому, что и мамка, и батька его, и все прочие родственники на протяжении многих-многих поколений посвящали свое время в основном борьбе с зеленым змием, при постоянной и окончательной победе последнего. А может быть, виной всему было то, что в раннем детстве Игнашка вывалился из окна их покосившегося домика и ударился головой. Вполне вероятно, сыграло свою роль сочетание обоих аспектов. Игнашка не был клиническим идиотом, который пускает слюни и к тридцати годам знает меньше тридцати слов, но с умом у него было совсем скудно. Однако при немощи умственной он был физически крепок, изрядно вымахал ростом и очень любил копать. Поэтому братья-инквизиторы и завербовали его на строительство храма на Сирых равнинах.

Помимо работы лопатой, Игнашка еще очень любил деньги. Металлические кругляшки приводили его в совершеннейший восторг. Мало того что аальхарнские деньги были красивы сами по себе – на медных был отчеканен всадник на коне, а на серебряной монете, которую Игнашка видел один-единственный раз в жизни, красовалась большая лупоглазая сова, – так на них еще можно было накупить разных вкусностей, сладкого густого вина или блестящих узорных пуговиц с круглыми ушками. Вербовщики пообещали, что на строительстве он заработает деньги, а если станет хорошо махать лопатой, то получит очень, очень много денег – хватит пировать в таверне Каши Паца целых два дня.

Воодушевленный таким обещанием, Игнашка махал лопатой так, будто был не живым человеком из плоти и крови, а хитроумным механизмом, созданным колдуном. Говаривали, что великий аальхарнский кудесник Апотека в свое время сотворил как раз такое существо: огромное, уродливое, из глины и железа, которое не нуждалось ни в еде, ни в питье, но при этом могло работать за десятерых. Так ли оно было на самом деле, никто не знал, однако несколько крестьян, завербованных из Кокушек, самой что ни на есть аальхарнской глухомани, несколько раз подходили к Игнашке и опасливо трогали его за руку, чтобы удостовериться, что здоровенный парень с чуть опухшим лицом потомственного пьяницы – живое существо, а не порождение колдовского хитроумия.