- От милиции? Оль, я ничего не понимаю.

- Тогда слушай!

Я пыталась говорить очень кратко, но, видимо, перестаралась, потому что Лешка все равно ничего не понял.

- Короче, Леш, со мной все в порядке, но я не могу сейчас ни домой вернуться, ни к вам приехать. Ври всем, что в голову придет. И не говори никому, что я звонила. Как будет возможность, я с тобой свяжусь.

- А что маме твоей сказать? А Борьке?

- Леш, ну ты же умная мужчина, придумай что-нибудь.

Он пытался спрашивать что-то еще, но я сделала вид, что заканчивается время, и поспешила распрощаться.

Вокзалы я не люблю категорически. Абсолютно все. На Казанском я оказалось впервые, и он, на мой взгляд, ничем не лучше любого прочего. Такой же грязный, шумный и суетливый. Благо, что времени до отхода поезда оставалось совсем немного. Он уже стоял у перрона, и посадка шла полным ходом.

Выяснилось одно малоприятное обстоятельство. Мне продали билет в четвертый вагон, Светкино место оказалось в пятнадцатом. Проводница моего вагона категорически отказалась пустить ее к себе.

- Хотите, идите обе в пятнадцатый, - предложила она. – Только там у вас тоже ничего не выйдет. Был бы еще соседний вагон, куда ни шло, а так, через весь состав – нет. Вы что, друг без друга полдня обойтись не можете?

- Ладно, шлепай к себе, - сказала я Светке. – Не бойся, я уже никуда не сбегу. Если что, придешь ко мне в гости. Или я к тебе. Только Фитингоф не прошляпь, стоянка всего две минуты.

- Не прошляплю, - бодро пообещала Светка. – Я уже посмотрела, это через полчаса после Моршанска.

Подхватив свою сумку, Светка рысью припустила в начало состава, где по какой-то странной логике располагался пятнадцатый вагон. Я не стала заходить в тамбур, пока не убедилась, что она благополучно добралась до места. Ехать одной мне совершенно не улыбалось.

На всякий случай кулоны мы разделили. Себе Светка оставила свой зеленый, мне отдала синий. Кроме того, мы твердо запомнили: четыре версты на запад и одна на север. Оставалось только определиться с точкой отсчета. Светка настаивала, что это решится на месте. Я подобной уверенности не разделяла, но возражать пока не стала.

Место мое оказалось нижним и даже не сбоку. Мелочь, но приятно. Терпеть не могу боковые полки. Тем более ехать предстояло десять часов. Можно хоть немного поспать. Это ночью уснуть мне вообще не удалось, разве что подремала, как птица на жердочке.

- Простите, у вас какое место, девятнадцатое?

- Да, - машинально ответила я и подняла голову.

- Отлично, значит, мое верхнее, - мужчина, совсем недавно стоявший за мной в очереди в кассу, ловко закинул сумку на багажную полку . – Разрешите, я пока здесь присяду?

Я кивнула, отодвинулась подальше и сделала вид, будто ищу что-то в сумке, время от времени кидая на соседа косые взгляды – так, чтобы он не заметил. Он и не замечал – или делал вид, что не замечает. Сидел себе спокойно, глядя прямо перед собой и о чем-то думая.

Да, где-то я его определенно видела. Теперь-то мне удалось более или менее его рассмотреть. Довольно симпатичный мужчина, примерно моих лет или чуть постарше. Роста хоть и не самого выдающегося, но рядом со мной, как и рядом с Эллочкой-людоедкой, даже самый плюгавый мужчина… – и далее по тексту. Неопределенно-русого цвета густые волосы, недавно подстриженные у хорошего парикмахера и расчесанные на косой пробор. Неопределенно-серого цвета глаза. Профиль четкий – как на античной монете. Обычно мало кому идет быть повернутым в профиль, у кого-то нос подкачал, у кого-то губы или подбородок. Я так себя очень не люблю в этом ракурсе. Но сосед смотрелся очень даже неплохо. Хотя… Была в нем какая-то… недосказанность, незавершенность. Словно чего-то не хватало. Словно рисовал кто-то портрет, да и бросил, не закончив.

И все же я его определенно где-то видела. То, что он оказался в одном купе со мной, - ничего странного. Кассиры стараются сразу продавать одиночные билеты в купе, чтобы оставалось больше идущих подряд. Я взяла один билет до Фитингофа, а он, сразу же после меня – один до Моршанска. Но я не сомневалась, что видела его и раньше.

Он слегка повернулся, и я заметила, что в одном месте его правая щека выбрита чуть хуже. Видимо, брился в непривычных условиях. Может, даже в поезде – если я действительно видела его в Питере. Легкий горьковатый запах сандала и лимона, тоже будто бы знакомый – одеколон выветрился еще не до конца.

Оля, чему ты удивляешься. Ты действительно могла видеть его в Питере – на вокзале. Едет себе человек с пересадкой, как и ты. Потому что прямого поезда нет. И не такие совпадения бывают.

Пришла проводница, забрала билеты. Народ потянулся за постельным бельем. Мужчина встал, снял ветровку, бросил ее на свою верхнюю полку. Тут солнце выбралось из-за деревьев, и на его лицо упал свет. То ли поэтому, то ли на фоне ярко-синего джемпера, но глаза его из серых превратились в ярко-голубые, почти васильковые. И сразу пропала эта незавершенность его облика – портрет был закончен. А потом я разглядела тонкий шрам на левом виске, который до сих пор не могла видеть, и у меня вырвалось неловкое «ой».

Мужчина вопросительно посмотрел на меня.

- Извините, - покраснела я. – Это ведь вы были? Ну, в Питере? В Никольском соборе?

- В Никольском соборе? – переспросил он. – Ах, да! Я вас еще чуть не сшиб. Надо же, где довелось встретиться.

Я тут же пожалела о своей несдержанности. Потому что подала повод для разговора, знакомства и тому подобное. Конечно, все эти дорожные тары-бары-растабары никакого значения не имеют, но… Я их не люблю. Что-то для меня в этом есть неестественное, может, даже чуточку истеричное, когда совершенно незнакомые люди начинают слово за слово вываливать друг другу такие интимные подробности, которые не поведают даже самым близким. Потому что знают: это можно делать совершенно безнаказанно, случайно встретились – случайно разойдемся, все рассказанные истории будут моментально забыты, потому что совершенно собеседнику неинтересны, можно что угодно наплести, что угодно выдумать, а можно наоборот – вывернуться наизнанку, исповедаться. И все это – лишь бы скрасить дорожную скуку.

Однако сосед к знакомству, похоже, не стремился. Он принес пакет с постельным бельем, быстро и ловко застелил свою полку и запрыгнул наверх. Я вздохнула с облегчением – и с толикой разочарования.

У меня есть давняя знакомая, Лиза Журавлева. Когда-то мы вместе учились в университете, только она на классическом отделении. Так вот однажды ее приятель сказал примерно следующее: все бабы одинаковы, сначала прогонят мужика, а потом обижаются, что он действительно ушел, а не стоит под балконом с букетом. В данном случае я действительно была рада, что сосед не начал навязывать мне свое общество на основании бывшего в недалеком прошлом эпизода. И тем не менее, было слегка досадно, что он не стал этого делать.

По счастью, всеобщего братания, столь частого в плацкартных вагонах, не наступило. На двух других полках нашего купе ехали немолодые супруги, которые моментально уткнулись в многостраничные газеты. Сбоку разместились интеллигентного вида старушка и молодая длинноволосая девица в потертых джинсах. Никому ни до кого не было дела, разве что девица с интересом, но без успеха посматривала на моего соседа.