— сказал отец и направился в ответвление темного коридора.

Опять померк свет. Огоньки свечей сеяли по стенам темные круги. Мама почему-то спросила Штарка, не нуждается ли он в чем-нибудь. ”Есть все. Я учусь ходить на моих новых ногах. Уже принимал участие в ”миньяне” и присутствовал при чтении Торы, вечером будет урок Священного Писания”. Мама благочестиво кивала головой.

Вокруг не было ровно ничего, что связывалось бы с представлением о прекрасном, ни одного лица, на котором можно было бы прочитать религиозную сосредоточенность. Во всем сквозили скрытая издевка, подозрительность, злорадство какое-то. Те, что на постели дулись в карты, подобрав под себя ноги, пили теперь кофе из маленьких чашек и задирали друг друга месивом невнятных слов, звучавших, как ругань.

Мама еще искала сказать что-нибудь, как послышался громовой голос отца:

— Где здесь ответственное лицо, где оно?!

Гром его голоса повис, не встретив ответа. Передние окна потускнели, с потолка набежала вязкая мгла, огни свечек, горевших на полках, вытянулись в разные стороны. Никто из сидевших на кроватях не пошевелился, игра была в самом разгаре.

— Где здесь ответственный, я спрашиваю! — возник снова громовой голос отца.

— Он еще ищет его, — проговорил старик и кинул на одеяло карту.

— Если ответственный сейчас же не появится, я подам жалобу в министерство здравоохранения. Это общественный скандал!

Угроза не произвела впечатления. В дверях на свету отец имел несколько вздорный вид в своем облегающем спортивном костюме. Он двинулся к кровати, к картежникам. Те глянули на него:

— Не нашли?

— Нет.

— Еще заявится. Спешить некуда.

— Разве канцелярии тут нету?

— Кажется, есть. Но зачем вам канцелярия?

— Я хочу видеть ответственного.

— Появится, не волнуйтесь. Даже если задержится, придет все равно.

— Что тут за учреждение? — вдруг спохватился отец.

— Он спрашивает, что тут за учреждение, — заметил игрок своему партнеру.

— Тут еврейская богадельня, приют. Неужели вы не знаете про такое учреждение? У него очень почтенный возраст. Или в Австрии это не известно?

— И чем тут занимаются?

— Объясните господину, чем тут занимаются.

Поглощенный игрой партнер проговорил, не поднимая головы:

— Чем тут занимаются?.. Чем тут занимаются… Занимаются тут покером, что совсем невредно, даже для таких, как мы.

И тут, пока они вот так перебрасывались словами, с нарочитым смирением, нарочито равнодушным тоном, вырос на главном входе высокий человек, одетый во все черное, с внешностью гордого бедняка.

— Вот он, вы ведь хотели беседовать с ним, — промолвил тот же игрок, все так же не сводя глаз с карт, как говорят, чтобы отвязаться наконец от приставаний.

Тут же, с поспешностью, которая свидетельствовала скорей о растерянности, чем о большой уверенности в себе, отец обратился к вошедшему:

— Вы — тот, кто несет ответственность за это место?

— Кого вы ищете? — сказал высокий человек, который, казалось, был ослеплен резким переходом из света в потемки.

— Я ищу ответственное лицо.

— Это я, — сказал человек.

— В таком случае, я вам заявляю: это общественный скандал. Здесь конюшня, а не общественное заведение. Я подам жалобу в министерство здравоохранения.

— Зачем сердиться, — сказал человек спокойно.

— Вы тут несете ответственность.

Глаза у старика расширились. Ни малейшего неудовольствия, лишь широкая наполненность взгляда, который потек по коридору во всю его длину, прекращая мелкую возню на кроватях.

— Что вы хотите от раввина? Он вам ничем не обязан, — вымолвил один из игроков тоном, каким обращаются к буйным людям.

— Я требую объяснений!

— Кто вы такой? Не соблаговолите ли отрекомендоваться? — уколол другой картежник.

— Я австрийский гражданин. Или этого недостаточно?

Просторный взор раввина обнимал теперь всех находившихся вблизи от входа. Затем остановился на отце, как бы говоря: ”Зачем вы нам досаждаете так тяжко и упорно?”

— Что вы сотворили с этим человеком?! — закричал отец странным, театральным, дурным голосом, указывая на Штарка.

— Оставьте раввина в покое, не мучайте его, — послышалось из глубины коридора.

— Вы все мне не интересны. Глядите, что вы сотворили с большим художником. С большим скульптором. С человеком, рукам которого нет цены!

— Оставьте раввина. Он никому не причинил ничего дурного.

— Нет, не оставлю!

Эти последние слова зажгли пожар. Из темноты спальни выкатились, точно рой сердитых ос, тощие люди и движением своих тел, в котором было больше гнева, чем физической силы, принялись выталкивать отца вон.

Разбросав руки, отец уцепился за выступ стены. Они застонали, сомкнувшись вокруг него сплошной черной массой:

— Вон!..

— Пожалуйста, мы все тут евреи, — пытался образумить их раввин. По-видимому, он имел над ними власть, однако не абсолютную. Они не унялись и дружно подталкивали отца к выходу.

— Господин раввин! — закричала мама. — Неужели и в святом месте бьют людей!..

Злоба лишила отца всех его манер, он орал:

— Ничего мне от вас не нужно! Мне нужен только скульптор Штарк, запутанный вашими темными наваждениями. Только он. Вы не интересуете меня!

— Молчите!

— Постыдились бы!

— Ассимилированный отступник!..

Одним махом, свидетельствовавшим о его атлетических ногах, Штарк взмыл из постели и забрал руку отца в свою руку:

— Это известный писатель. Один из самых известных!

— Он раввина оскорбил! Пускай оскорбляет нас. На то есть достаточно хороших резонов — но чтобы не смел оскорблять раввина!..

— Не умышленно ведь, — пытался заступиться Штарк.

— Пусть просит прощения раз так. Пускай повинится перед раввином. Нам его извинений не надо, ничто нам уже не поможет. Но раввин!..

— Мне не нужно извинений, — отмахнулся раввин.

— Но мы не простим!

Сила клокотала в этом рое, рвавшемся покарать отца.

— Не стану извиняться за грехи, которых у меня нету, — стоял на своем отец.

— Вы раввина оскорбили, — настаивал тощий старик, облаченный в полосатую пижаму. — Это оскорбление не даст вам покою на веки вечные!

— Не удивляюсь, что их ненавидят! — зарычал на них отец.

— Просите прощения у раввина.

— Мне не надо извинений. Оставьте его, — сказал раввин и двинулся по коридору.

Враждебный клубок тотчас словно распался. Люди вернулись на свои мрачные кровати, и раввин простер обе свои длинные руки в дымном воздухе, словно в попытке дотронуться до какого-то незримого предмета. ”Нечего говорить. Не стоит даром тратить слова”, — сказал старик в полосатой пижаме. Восковые свечки на