Савиньяк опер подзорную трубу о колено и обернулся к изрядно подтаявшей свите. Начальник штаба, двое адъютантов, капитан охраны и четверо «фульгатов», вместо того чтоб есть глазами начальство, любовались тем, как Айхенвальд, развивая успех Хейла, со знанием дела давит разобщенные части противника. Зрелище было приятным, только помимо главных сил, с которыми управлялся Айхенвальд, были еще авангард и арьергард. Они в игру пока не вступали.

Взгляд командующего скользнул по разгоряченным, довольным физиономиям, но жизнь адъютантская не есть блаженство вечное.

— Выслать дополнительные разъезды в сторону арьергарда дриксов.

— Будет исполнено.

— Фажетти ко мне!

Лецке бросил последний жадный взгляд на атакующих и исчез вместе с долговязым «фульгатом»; оставшиеся нависли над обрывом, рискуя свалиться вниз. Что ж, сейчас талигойцам как никогда душеполезно лицезреть вражеские пятки. Мелькающие.

Сам Лионель на подвиги Айхенвальда почти не смотрел — труба Проэмперадора раз за разом поворачивалась на запад, где топтался обоз. Увы, под защитой немалого арьергарда. Если у его командира на плечах голова, а не пустая каска с белым пером, и если оный командир не желает Фридриху немедленной смерти, он пойдет на прорыв. В арьергарде тысячи четыре кавалерии и около трех — пехоты. Неплохой кулак, только как он станет бить? Обойдет холмы, чтобы накормить фрошеров их же варевом, или, не мудрствуя лукаво, со всей силы двинет в тыл атакующему Айхенвальду?

Будь в арьергарде сам «Неистовый», Лионель чувствовал бы себя спокойней, но принц продефилировал мимо разведчиков Реддинга пару часов назад. Сейчас гений стратегии и тактики был ближе к авангарду. Оскорбленный известием, что не он один такой… непредсказуемый.

— Фрошеры… в Кадане… большими силами, — одними губами произнес Лионель, ощущая себя возмущенным до глубины души Фридрихом. — Да что они себе позволяют!

В светлом круге снова поплыли камни, снег, хромающая лошадь, кое-как выстроившаяся грязно-красная шеренга. Попавшим под удар разрозненным отрядам устоять не удалось. Смешавшись под мощными гвардейскими залпами, дриксы пятились, неся внушительные потери. Отвечать как следует они не могли — слишком мало, спасибо Хейлу, оказалось в их строю мушкетеров, но крашеные «гуси» славились стойкостью. Они и сейчас пытались бить крыльями. Бесполезно. Талигойская волна безжалостно катилась стремительно входящей в историю долинкой.

Айхенвальд атаковал умело и аккуратно, последовательно обрушиваясь на растянувшиеся вдоль дороги колонны, и так приведенные в замешательство кавалерийским налетом. Роты и батальоны рассеивались один за другим. Вот и сейчас неровный строй дрогнул. Кто-то осел на красный снег, кто-то отшатнулся в синюю тень, подался назад, угодил под ноги товарищей… Недостроенное каре под напором пехоты на глазах превращалось в толпу.

— Господид баршал, — глаза Фажетти блестели то ли от возбуждения, то от простуды, — явился по вашебу приказадию.

— Отлично. Представьте себя парящей птицей и гляньте на дриксенский арьергард. Он ваш.

— С обозаби?

— Возможно.

Прошло достаточно времени, чтобы Фридрих опомнился и начал делать хоть что-то. Самое естественное — выстроить боевую линию поперек долины, лицом к обнаглевшим фрошерам. Перекрыть все проходы от холмов до реки, встать насмерть, не давая обойти себя с флангов, и послать к арьергарду с приказом атаковать. Пусть как хотят, но пробьют дорогу и подтащат повозки с боеприпасами. Эмиль, тот сделал бы это и без приказа, но сам Лионель четырежды бы подумал, прежде чем выручить какого-нибудь Колиньяра. Государственные интересы порой требуют и не таких жертв. Разменяв одну из армий на избавление от полувенценосного дурака, Дриксен и Гаунау оказались бы в барыше. Понимал ли это доставшийся Фридриху генерал, оставалось только гадать, но Савиньяк предпочел бы честного вояку.

Глаза маршала лениво скользнули по вершинам ближайших холмов, на которых истуканами торчали дозорные. Застать талигойцев врасплох не получится, да и откуда дриксу знать, что там, за холмами, и все ли силы врага вышли в долину? Нет, господин Гусак в обход не пойдет, даже самый умный. Значит…

— Марций, развернете полки прямо там, где мы вышли в долину.

— Долида расширяется, до реки остадется деприкрытое прострадство. Придется растядуть лидию.

— Растягивать порядки неразумно, а дыру закроет Хейл. Вернется и закроет, а пока Эрмали передаст вам дополнительно три батареи. Этого хватит.

— Иду. — Фажетти улыбнулся. — Вы правильдо де послушали дядюшку. Савидьяк должед быть воеддым, а де диплобатоб! С арьергардоб бы разберебся, до ведь есть еще и авадгард. В бост оди уже уперлись, со Стоудволлоб поздакобились. Что дальше?

— Считаешь своим долгом напомнить? — Детство, поездки в Рафиан, сады с фонтанами, зеленые ящерки на белых камнях, пока запретное вино и еще более запретное девичье купанье. Долго же не вспоминалось…

— Считаю своиб долгоб свердуть шею арьергарду. — Троюродный кузен по матушке предпочитал быть не родственником, а подчиненным. Причем хорошим. — В добрый час!

— В добрый час!

Генералы привыкли, что есть Талиг, есть Сильвестр, есть Ноймаринен и Алва, а их дело — честно воевать. Или не менее честно карать. Они сделают все — умело, добросовестно, отважно; будет нужно — погибнут, но только с приказом в кармане. Приказом, который отдаст тот, кто не сомневается. Что ж, Проэмперадор не колеблется и не оглядывается — сила и уверенность сейчас важней хлеба и даже пороха.

Савиньяк взялся было за трубу, но арьергард еще только готовился, а Айхенвальд ушел слишком далеко для наблюдений, да и дыма прибавилось. Смотреть стало не на что, зато слушать… Чем дальше продвигался бергер, тем чаще звучали залпы, и это было просто отлично. Неистовый «гусь» хотел летать, телеги ему мешали — значит, долой телеги! С полковыми обозами шли только личные гвардейцы его высочества — не ради пороха, ради перьев, то есть, простите, парадных мундиров. Шитых золотом. С четырьмя десятками пуговиц. Что ж, «вперед во славу кесаря», то есть, простите, Фридриха! Под барабанный бой, при полном параде, колонны в ряд, и принц на черном коне… Зато у остальных из боеприпасов только то, что тащат на себе. Полтора десятка выстрелов на большое сражение — мало, а высочайшее топанье ногами и вопли пушек не заменят. Даже самых малых.

— Господин маршал! — Запыхавшийся «фульгат» едва не растянулся у ног командующего. Предательски блеснул подтаявший ледок. — От Реддинга… Со стороны обозов наблюдается подход кавалерии и пехоты. Готовят атаку.

Ну и хвала Пфейтфайеру. Неожиданностей не будет, но отсутствие неожиданностей не равняется отсутствию неприятностей. Дриксенская гвардейская кавалерия мало уступает талигойской, если вообще уступает, а Эмиля Леворукий занес аж в Ургот.

— Возвращайте Хейла. И потрудитесь не спотыкаться. Вражеская конница — не повод подворачивать ноги.

2

Конь Чарльза перескочил убитую лошадь, подкова чиркнула о кирасу лежащего навзничь всадника. Это тоже называлось войной. Той, что пристала офицеру для особых поручений и генеральской свите. Другим достался бой, а им — скачка за ушедшими вперед: Хейл был не из тех, кто оставляет атакующие эскадроны без присмотра. Небольшая кавалькада догоняла спешащую к Ор-Гаролис чужую смерть. На дороге валялись трупы, мушкеты, переломанные и все еще целые пики, шлемы, патронные сумы, холщовые походные торбы, брошенные спасавшимися от тяжелых палашей «крашеными». Впереди ржало, орало, скрежетало и бухало. Сзади тоже слышался шум, но Чарльз предпочитал не оглядываться.