Принцессы, подрастая, быстро превращались в светских знаменитостей. Газеты и журналы по обе стороны Атлантики охотно публиковали их фотографии и рассказы о них, и часто с согласия и одобрения самой королевской семьи, понимавшей ценность такой известности. Примечательно, что третий день рождения малышки Лилибет (как Елизавету называли в семье) был сочтен достаточно значительным событием, чтобы поместить ее фотографию на обложку журнала «Тайм» от 21 апреля 1929 года, хотя в то время ее отец не был даже наследником престола.

Между тем менялись и обстоятельства жизни Лога. В 1932 году они с Миртл переехали из Болтон-Гарденз на высокие холмы Сайденхема, в местность, где располагались преимущественно викторианские виллы с обширными садами и с великолепным видом на город. Их дом «Буковая роща» — Сайденхем-Хилл, 11 — был просторным, хотя и несколько обветшалым трехэтажным зданием с двадцатью пятью комнатами, построенным в 1860-х годах. Лишь несколько улиц отделяли его от Хрустального дворца — гигантского павильона из чугуна и стекла, построенного для размещения Всемирной выставки в 1851 году. Он был воздвигнут в Гайд-парке, но по окончании выставки перенесен на юго-восток Лондона. Когда Хрустальный дворец погиб в грандиозном пожаре 1936 года, собрав вокруг себя сотню тысяч зрителей, Лайонел и Миртл оказались на лучших зрительских местах.

К тому времени Лори Лог был уже крепким молодым человеком двадцати с лишним лет, шести футов росту, с атлетической статью, унаследованной от матери. Он уехал в Ноттингем изучать в фирме «Лайонз» профессию организатора банкетов. Его брат Валентин изучал медицину в больнице Святого Георгия, в то время расположенной на Гайд-парк-Корнер. Младший, Энтони, учился в Далидж-колледже, в полутора милях от дома. Для содержания дома в порядке требовалось несколько слуг, но лишние помещения пришлись кстати, так как семья сдавала их для пополнения бюджета.

К великой радости Миртл, при доме был сад почти в пять акров, с аллеями рододендронов и полоской леса в дальнем конце, где, если верить слухам, хоронили умерших во времена Великой чумы[76]. Был и теннисный корт. В память о родной стране Миртл удалось вырастить эвкалипт и австралийскую мимозу — правда, в теплице, а не снаружи, в прохладном лондонском климате.

К тому времени отношения с герцогом стали вызывать у Лога смешанные чувства. Как всякий учитель, он мог гордиться достигнутым, однако чем больших успехов добивался ученик, тем меньше он нуждался в учителе. Лог, однако, поддерживал контакт с герцогом, регулярно писал ему и продолжал посылать поздравления и книги ко дню рождения. Письма от герцога вместе с черновиками его собственных писем неизменно помещались в альбом.

8 марта 1929 года, к примеру, Лог написал герцогу, прося сообщить, как проходят его выступления. «В это время года я всегда опрашиваю всех своих пациентов, чтобы выяснить, каково их самочувствие, вполне ли благополучно обстоит дело с речью и нет ли каких-либо жалоб, — писал он. — Поскольку я всегда относился к Вам как к одному из своих пациентов, я надеюсь, Вы не будете в претензии на меня за эти вопросы». Через пять дней герцог прислал ответ, что, хотя в доме полно больных гриппом, на его нескольких публичных выступлениях все прошло хорошо[77].

В сентябре герцог написал Логу из замка Глэмис в ответ на его поздравление по случаю рождения принцессы Маргарет Роз: «Наше ожидание несколько затянулось, но все закончилось благополучно. Моя младшая дочь чувствует себя хорошо, и у нее отличные легкие. Состояние жены — превосходное, так что в этом отношении все в порядке. С речью у меня нет никаких неприятностей, и беспокойство на ней никак не отразилось». Затем в декабре, в день рождения герцога, пришло обычное письмо с благодарностью за «книжечку, которая всем хороша и занимает так мало места в кармане».

Люди из окружения герцога также постоянно проявляли интерес к работе с ним Лога, что очевидно из написанного от руки и многое объясняющего письма личного секретаря герцога Патрика Ходжсона от 8 марта 1930 года:

Дорогой Лог,

если бы Вы смогли убедить герцога почаще разговаривать на приемах, Вы оказали бы всем нам большую услугу. Он хорошо держится во время трапезы, но, когда к нему подводят и представляют людей, он имеет обыкновение пожимать им руки, не произнося ни слова. Я думаю, это вызвано исключительно застенчивостью, но на незнакомых людей производит скверное впечатление. Он, я знаю, боится, что подойдет к человеку — и вдруг не сможет выговорить ни слова. Но если бы Вы убедили его, что ему полезно пересиливать себя, это очень помогло бы, потому что этим летом ему предстоит много таких приемов.

Встречи Лога с герцогом, однако, становились все более редкими, несмотря на его попытки в письмах убедить своего пациента найти время для консультации. И хотя они увиделись в марте 1932 года, до следующего свидания прошло целых два года.

«Вы, верно, гадаете, что со мной случилось, — писал герцог 16 июня 1932 года из Рест-Хэрроу в Сандвиче, в графстве Кент, куда он поехал с семьей отдыхать на неделю. — Помните, я говорил в марте, что чувствую себя больным и усталым? Я обратился к доктору, который сказал, что у меня произошло опущение внутренностей, нижние мышцы пресса очень ослабли и поэтому я был нездоров. Я одно время жаловался Вам, что дышу „где-то слишком глубоко“, — мышцы были так ослаблены, что диафрагме было вроде как нечего поддерживать. Теперь я ношу корсет, дышать стало легче, и я говорю гораздо лучше, с очень малым усилием».

В сентябре того же года герцог осмыслил и оценил то огромное улучшение, которого достиг со времени самых первых консультаций у Лога. Публичные выступления все еще внушали ему боязнь; он говорил медленно и осмотрительно, но «во время самой речи не случалось ничего, что заставило бы беспокоиться». Запинки тоже стали реже: Лог посоветовал ему делать паузы не между отдельными словами, а между группами слов.

Экономическая депрессия давала о себе знать. К концу 1930 года безработица в Британии выросла более чем вдвое — с одного до двух с половиной миллионов, что составило одну пятую общего количества официально зарегистрированной рабочей силы в стране. Даже королевская семья сочла необходимым на глазах у населения принести некоторые жертвы (правда, главным образом символические). Одним из первых шагов, предпринятых королем, после того как лидер лейбористов Рамзей Макдональд сформировал в августе 1931 года свое Национальное правительство, стало сокращение на 50 000 фунтов цивильного листа[78]на то время, пока сохраняется чрезвычайная ситуация. Герцог, со своей стороны, должен был отказаться от охоты и от собственной конюшни. «Меня совершенно обескуражило то, что после всей экономии, к которой я был вынужден прибегать, надо отказаться еще и от охоты, — писал он Рональду Три, хозяину гончих „Пайтчли“[79]в Нортгемптоншире, где он два предыдущих сезона арендовал для охоты Нейзби-хаус[80]. — А теперь я должен продать и лошадей. Это хуже всего, и расставаться с ними будет ужасно».