Тысячеглазая подвела девочку ко мне и вложила ее маленькую ладошку в мою руку. Я машинально сжала ее и, улыбнувшись, спросила:

— Как тебя зовут, крошка?

— Тея, — ответила девочка и дотронулась второй рукой до моего живота.

По телу пронеслась горячая вспышка. Я проснулась и села на постели, обливаясь потом и бессмысленно глядя в полумрак. Голос девочки отдавался в голове серебряным звоном, в животе пульсировало что-то теплое, невидимое никому, совсем крохотное и живое. Я прижала ладони к телу и повторила шепотом:

— Тея…

Я не рассказала Ю Шэн-Ли о странном сне, да вскоре и позабыла о нем: дни понеслись с пугающей быстротой, а сны, подобные этому, больше не снились.

Просыпались по побудке рано утром, вместе с Шэном я делала зарядку, потом наступало время легкого завтрака, а следом нужно было разучивать альтарские иероглифы, чтобы не перепутать «птицу» с «пулей», а «город» — с «быком». Особенно досаждал мне иероглиф «доблесть».

«Внимательнее, хозяйка, — подсказывал в голове невидимый Умник. — Утолщение чернил в этой черточке легко превратит „доблесть“ в „поросенка“».

«А „доблестный воин“ сразу станет „поросячьим“!» — радостно подхватывал Забияка.

— Хрю! — ворчала я, вздыхала и старательно выводила зигзаги и черточки снова.

Кроме занятий правописанием приходилось ездить верхом, драться на кинжалах и стрелять по мишеням из пистолета. И если в рукопашной я оказалась не слишком умела, что налево и направо объясняла травмой спины, полученной еще до мобилизации, то стрельба получалась все лучше и лучше.

— Семь из десяти! Ты делаешь успехи, — хвалил Ю Шэн-Ли.

— Рад стараться, господин Ю! — браво чеканила я и думала, что сказал бы Дитер, если бы увидел свою жену в мужской одежде, да еще и с пистолетом в руках.

В целом жизнь в военном лагере оказалась не особо трудной. На правах адъютанта я отстранялась от тяжелой физической работы, а варить рис или резать мясо на кухне, равно как мыть посуду и чистить конюшни, мне было не привыкать. К тому же в конюшнях я неожиданно подружилась с Ченгом — тем самым мальчиком, который первым встретился мне в лагере. Он оказался бойким и словоохотливым, про себя я звала его сыном полка, и, пожалуй, это был единственный воин в Железной гвардии, который относился к странному фессалийцу по-простому и без предубеждений.

— Эх, если бы у моего отца были деньги, чтобы отправить меня на обучение в академию! — всякий раз вздыхал Ченг, когда разговор заходил о будущей карьере. — Я бы стал уже лейтенантом, а не выгребал конский и птичий навоз. Но есть такие парни, как я, и такие, как ты, Мар-Тин, или как Фа Дэ-Мин.

При имени капитана я морщилась, и Ченг, замечая мою гримасу, сочувственно кивал.

— Да уж, приклеился к тебе, как пиявка, не отдерешь, — бубнил он. — Завидует, что раньше он был самым знатным из нас, не считая главнокомандующего. А теперь появился ты… А правда, что брат пытался убить тебя на дуэли?

— Дуэль была со старшим, — многозначительно поправляла я. — Его тоже звали Мартином.

— Чего только не случается! — удивленно крутил головой Ченг. — А говорят, что василиск может лучами из глаз стрелять. Это тоже неправда?

— Нет. У Дитера обычные глаза, только иногда в них аккумулируется магия, и тогда они становятся золотыми.

— Как у дракона?

— Вроде того.

— И у него тоже вырастает чешуя и хвост?

— Ничего такого нет!

— И он не стреляет ядовитыми шипами изо рта?

— Кто наговорил такой ерунды? — Я хмурилась и не уставала поражаться человеческой фантазии.

Ченг пожимал плечами и отвечал, что ходят слухи.

— Словно мухи, тут и там ходят слухи по домам, — напела я. — А беззубые старухи их разносят по умам. Поменьше слушай всякую дичь, Ченг!

Мальчишка смеялся и в шутку брызгал в меня водой из шланга. Я пищала, уворачивалась и старалась, чтобы не намокла грудь: хоть и утягивала ее эластичным бинтом, а мешковатый френч скрывал женские формы, всегда оставалось опасение…

Особенно когда рядом крутился Фа Дэ-Мин.

— Восемь из десяти? — уничижительно морщился он, вырастая за моей спиной как из-под земли. — Для выпускника академии могло быть и лучше.

— Приглядитесь как следует, капитан Фа! — парировала я. — Две пули попали точно в яблочко! Девять из десяти!

— Бахвальство не украшает воина, — желчно отвечал Фа Дэ-Мин.

— Но я говорю правду!

— А пустые споры делают из воина сварливую женщину.

Спорить мне действительно не хотелось, я молча заносила результаты в лист учета, забирала пистолет и брела в свой шатер, а капитан сверлил меня взглядом, потирал обожженную руку, но притрагиваться опасался. Впрочем, его опасений поуменьшилось бы, знай он, что мне ни разу не удалось повторить этот трюк с электричеством.

«Разве я не могу управлять силой кулона?» — недоуменно спрашивала я духов-хранителей.

«Можете, — успокаивал Умник. — Но пока сила прорывается в минуты наибольшего душевного волнения. Так работает почти вся магия, и чтобы намеренно управлять ею, понадобятся усилия и время».

Я понимающе кивала. В конце концов, и Дитеру потребовалось время, чтобы осознанно управлять силой василиска, иначе стоять бы мне в его саду каменной статуей.

Была на исходе третья неделя.

Ю Шэн-Ли получил весточку из Фессалии, но, к моему разочарованию, писал не Дитер, а министр короля, имени которого я не запомнила. Кентария и Фессалия вели переговоры, и вот уже десять дней как о черных всадниках не было ни слуху ни духу. Фессалийские воины укрепили границу, дважды в день ее объезжал лично сам генерал фон Мейердорф, разговаривал с пострадавшими крестьянами, а кентарийский ярл требовал вернуть ему спорные земли, но войну не объявлял. Обе стороны выжидали, и это ожидание тянулось бесконечно долго, дрожа натянутой струной, вот-вот готовой лопнуть.

Это ощущалось и в альтарском лагере. Офицеры ходили хмурые и напряженные, солдаты бурчали. Мол, уже можно было бы выдвинуться в Фессалию, иначе, когда придет нужда, будет поздно. А я пыталась отвлечься от тягостных мыслей, изнуряя себя тренировками и верховой ездой, совершенно игнорируя ворчливое недовольство хранителей-духов. Но так продолжалось недолго: то ли день выдался слишком жарким и душным, то ли действительно я слишком устала с утра, но после обеда, когда пыталась забраться в седло, мир вдруг подернулся темной пеленой, в ушах зашумело, а ноги подкосились, сделавшись вдруг ватными. Я потеряла бы сознание, если бы не вцепилась в узду, а рядом не оказалось вездесущего Ченга.

— Что такое, эй?! — услышала я сквозь противный внутренний шум. — Мар-Тин! Да что с тобой?