Неужели им позволят остаться здесь, в этой чистой и прекрасной комнате, с солнечными зайчиками на ковре и тихим гудением кондиционера?

В У-О-Л-М-А-Р-Т Джемма купила Лире и Семьдесят Второму новую одежду – «Ничего особенного, и я не уверена, подойдет ли», – а еще мыло, шампунь, зубные щетки и пасту!.. И еду, включая растворимые каши, молоко, зерновые батончики, банки с супом (Джемма заявила, что она обязательно покажет им, как разогревать их в микроволновке) и в довершение всего – не меньше дюжины замороженных блюд.

Джемма показала им, где находится ванная комната с одиночной душевой (Лира впервые видела такую), а затем извинилась, что в гостевом домике есть только одна кровать.

– Вам придется делиться. Может, кто-то из вас согласится спать на диване, – сказала она.

Лира внезапно похолодела: она вспомнила про Пеппер и ее нерожденного ребенка и про то, как она нашла Пеппер с перерезанными запястьями. В Хэвене устраивали рождественские вечеринки, когда врачи напивались и вваливались в спальни самок поздно ночью, нетвердо держась на ногах и воняя спиртным…

Поэтому-то самцов и самок держали раздельно.

– Вы, конечно, очень устали, так что мы вас оставим на некоторое время, хорошо? Только не сбегайте, ладно?

Лира не потрудилась указать на то, что уходить им некуда.

– Поспите, – добавила Джемма напоследок.

Чем дольше Лира смотрела на нее, тем меньше Джемма напоминала Кассиопею и других реплик ее генотипа. С генотипниками была одна забавная штука, которую не постигали медсестры и врачи, не умеющие их различать. Если присмотреться, становилось понятно, что они по-разному двигаются, говорят и жестикулируют. Постепенно личность изменяла даже их внешность. Кроме того, Джемма была покрупнее Кассиопеи и обладала длинными шелковистыми волосами, доходящими до плеч. В общем, Джемма оказалась красивее Кассиопеи. И проявляла явную склонность к тревожности. Но упрямство у них было одинаковое – это точно.

Когда они остались одни, Лира направилась к стеллажам. Она чувствовала, что Семьдесят Второй наблюдает за ней, но ей было безразлично. Она уже не могла сопротивляться привычной тяге. Лира провела пальцем по корешкам книг и слабо улыбнулась. Одни были гладкими и твердыми, другие – мягкими и шершавыми, как песок. М-А-Л-Е-Н-Ь-К-И-Е Ж-Е-Н-Щ-И-Н-Ы. «Маленькие женщины». З-О-Л-О-Т-О-Й Б-Е-Р-Е-Г. Потом Лира подумала про «Маленького принца», потерянного в болоте, и ей захотелось плакать. Но книги ее утешили. По крайней мере чуть-чуть.

– Ты не врала, – произнес Семьдесят Второй. Он внимательно смотрел на Лиру. – Ты умеешь читать, – проворчал он недовольным тоном, словно речь шла о чем-то плохом.

– Да. Меня научила доктор О’Доннел, – отозвалась Лира, продолжая водить пальцем по корешкам. – Старик и море. Долгая прогулка. Голодные игры, – тихо говорила она.

Семьдесят Второй подошел к ней. Лира почувствовала его запах, грубоватую сладость, и у нее закружилась голова. Она никогда не узнала, с кем из самцов была Пеппер, хотя Кассиопея и утверждала, что он был из врачей. Кассиопея твердила Лире, что все произошло именно на рождественской вечеринке и Пеппер выбрали для этого специально.

Но теперь Лира подумала – а не являлся ли тем самцом Семьдесят Второй?

– Это трудно? – спросил он.

– Поначалу, – ответила Лира. Почему сейчас ей лезли в голову мысли про Пеппер? Она отступила на шаг от Семьдесят Второго. – Когда наловчишься – будет легко.

– Я думал, читать могут только люди, – выпалил Семьдесят Второй. Когда Лира изумленно воззрилась на него, он отвернулся. – Я хочу помыться, – буркнул он.

Несколько секунд спустя она услышала, как вздрогнул шланг душа и потекла вода – знакомые звуки почти убаюкали Лиру. Она не понимала Семьдесят Второго и его резкие перемены настроения. Но он по доброй воле остался с ней. Он не бросил ее. Вероятно, самцы-реплики отличаются некоторой сложностью реакций. Этого Лира не знала, им ведь никогда не дозволялось взаимодействовать.

Лира достала украденную папку из грязной наволочки, которую все еще таскала с собой, и осторожно положила ее на стол у окна. Правда, сейчас у нее была целая комната книг, но при виде вещей из Хэвена у Лиры снова побежали мурашки по позвоночнику. Папка и единственный листок бумаги в ней являлись ее последней связью с домом.

Лира посмотрела на старый медицинский отчет – она достаточно повидала таких отчетов о себе – и моментально опознала до сих пор используемый бланк. Но она слишком вымоталась, чтобы изучать его, и потому оставила папку открытой на столе, а сама вернулась к полкам. Теперь она не пыталась разобрать смысл слов, а просто восхищалась буквами – их углами, причудливыми изгибами и завитками.

– У меня все.

Лира не слышала, как выключилась вода и что Семьдесят Второй уже вышел из ванной. Она обернулась и застыла. Его кожа, прежде вся в крови и в корке грязи, сейчас была блестящей и отполированной, словно камни на берегу, и оказалась цвета свежеспиленного дерева. Его ресницы, еще полчаса назад серые от пыли, были длинными и черными. Вокруг пояса он обмотал полотенце. Лиру поразила странность его тела с широкими плечами и узкой мускулистой талией.

– Спасибо, – произнесла Лира, подхватывая одежду, оставленную для нее Джеммой.

Она предусмотрительно постаралась проскользнуть подальше от Семьдесят Второго, когда пробиралась в ванную комнату. Очутившись внутри, Лира плотно закрыла за собой дверь. Запирающее устройство озадачило ее. В Хэвене все двери запирались на кодовые замки – кроме санузлов, где замков не было в принципе.

Лира разделась и бросила грязную одежду в угол. Она никогда прежде не мылась одна, и это оказалось здорово: просторная гулкая ванная комната поразила ее воображение. Значит, так живут люди? Какая роскошь! Несколько минут она возилась с кранами, восхищаясь тому, как быстро струя воды реагирует на их повороты. В Хэвене никогда не бывало вдоволь горячей воды. Мыло Джемма купила светло-фиолетовое, с запахом сирени, и Лира поймала себя на том, что думает про Семьдесят Второго – голого, в фиолетовой пене. И в груди ее зародился смех, вновь сменившийся головокружением. Ей пришлось сесть и уткнуться лбом в колени – она сидела так, пока голова не перестала кружиться, а вода тем временем лилась ей на плечи.

Она аккуратно намылилась, смыла пену, почистила уши мизинцем и отскоблила подошвы ног до такой степени, что они стали скользкими. Наконец-то она почувствовала себя чистой. Даже полотенца здесь оказались лучше, чем в Хэвене, – институтские были тонкие и жесткие после сотни стирок.

Ее новая одежда тоже была мягкой и потрясающе чистой. Джемма купила ей яркое хлопковое нижнее белье. До сих пор у Лиры бывали лишь тусклые, выцветшие бежевые трусы и такой же унылый бюстгальтер. Лира посмотрела на себя в зеркало и решила, что сейчас она вполне могла бы сойти за естественнорожденного человека, если бы не короткий ежик волос. Она потрогала шрам над правой бровью. Теперь у нее имелись шрамы по всему телу, от спинномозговых пункций и забора костного мозга, но большинство из них прятались под одеждой. Кроме этого.