Я осмотрел их внимательно и попытался с ними заговорить, но никто не понимал русского языка, и только один, пожилой и веселый, как-то воспринимал мою речь и быстро и развязно переводил ее на таджикский, как мне казалось, мало заботясь об идентичности.

«Что я с вами буду делать, – думал я, – что я буду делать с вами?»

Рыли они старательно и упорно, но медленно, и мне все время чудилось, что их больше, чем надо, обязательно один или двое стояли в стороне и что-то говорили, когда их собратья орудовали ломами и лопатами, которые я одолжил у соседа.

На обед я варил им ведро перловой каши и добавлял туда две банки тушенки, ломал два батона хлеба. Аслам (старого звали Аслам) давал команду, и они скопом накидывались на еду, и мне все казалось, что с каждым днем на обед их приходит все больше и больше.

В четверг я пересчитал их. Таджиков было десять человек. Тогда я сел на сосновую лакированную скамеечку, вырезанную покойным одноногим столяром Степаном Евгеньевичем, посмотрел на сорочье гнездо, висящее на вишне над самым крыльцом, и подумал, что хочу развестись с женой Раей.

Нет, мы с ней прожили семнадцать лет хорошо, душа в душу, вырастили сына, и не было у нас никаких ссор или трагедий, но, глядя на гастарбайтеров, а потом на сорок и сорочат, я понял, что, во-первых, хочу развестись с Раей, а во-вторых, что никогда этого сам не сделаю, а поэтому желаю всей душой, чтобы это она, Рая, сама нашла какой-то дурацкий или недурацкий предлог и ушла от меня, а сын Мишка уже вырос, он живет отдельно и все поймет.

Я встал со скамейки, подошел к Асламу и попросил перевести всем, что если они к субботе не закончат колодец, то я их в субботу выгоню и не заплачу. Через два дня колодец был готов, сладкая ключевая вода освежала, добавляли бодрости и радости. Каждое утро я набирал ведро и нес в дом. Рая наливала полный ковшик и медленно, улыбаясь и светясь, огромными глотками пила воду. Потом долго щурилась и осматривала веранду: как бьются в стекло страдалицы-мухи, как пробиваются сквозь рыжие замусоленные оконные занавески первые лучики солнца, как жужжит шмель где-то за дверью, как янтарная пчела опыляет вишневый цвет.

Однажды она выгоняла овода из комнаты и сказала, что уходит от меня, потому что полюбила другого человека. Ох, как я обрадовался, как я обрадовался! Но радость эта была с горечью, потому что в колодце, в сладкой воде появилась непригодная к питью глиняная взвесь.

– Ну и в какой они квартире?

– В семнадцатой. Слушай, это было не слишком правильное решение покупать подержанную мебель, – красивая стройная девушка приподняла дымчатые очки в строгой, когда-то модной, но сейчас уже устаревшей оправе и с некоторым раздражением посмотрела на Стасика.

– Ты же хотела приличный дорогой шкаф, а сама где работаешь? В МТС оператором. Что-то твой красный диплом Литературного института имени Горького денег не принес, – Стасик понимал, что говорит Оле неприятные вещи, но раздражение передалось и ему, хотя мужчина, конечно, должен быть поспокойнее.

– Да, а твой четырехлетний Лита, значит, бабло приносит? Сколько ты зарабатываешь, продавая водяные фильтры?

Ольга набрала на домофоне 17, никакого звука они не услышали, но уже буквально через двадцать секунд дверь пикнула, Стас потянул ее на себя, и они оказались в подъезде просторного сталинского дома с четырехметровыми потолками, лепниной тридцатых годов, в подъезде тяжелом и гнетущем, но таком просторном, что Оля, почему-то неожиданно вздохнувшая, услышала гулкое и надсадное эхо.

Они поднялись на лифте с железной сеткой на пятый этаж, где уже зияла открытая дверь, но никого в прихожей не было. Оля и Стас помялись при входе, но потом откуда-то из глубины раздался тихий девичий голос: «Проходите, проходите», – они пошли по коридору налево до самого упора и очутились в полосатой и грандиозной спальне, посередине которой стояла даже не двухместная, а трехместная кровать. Вся спальня была заклеена фотографиями эффектной форматной девушки на всевозможных подиумах: вот она со Славой Зайцевым, вот она с Карденом, вот она с Дольче и Габбаной, хотя такого кажется нет, но одежда на ней была похожая, а модельер итальянский, наверное.

Самой девушки нигде не было, зато сбоку, в углу стоял настоящий шкаф-барокко, то, о чем так мечтала Оля, разглядывая объявления с фотографиями в интернете. Белый, с бирюзовыми стенками и такими же бирюзовыми изогнутыми ручками, с завитушками и ангелочками, с небольшим вкраплением золотой патины, слегка поцарапанный, состаренный и без одной ножки, но, конечно, великолепный, роскошный шкаф всего-то за пять тысяч рублей. Стасик немного руки приложит, и цены шкафу не будет.

Оля и Стасик стали ощупывать это чудо датской промышленности, раскрыв рты, но тут сзади раздалось шарканье, они обернулись и увидели девушку с картинок, точнее не такую, как на фотографиях, а как будто ниже и потолще, но все равно красавицу.

Девушка представилась Оксаной, подала им обоим руку, о чем-то пошепталась с Олей, та протянула ей пятитысячную купюру, и Оксана, развернувшись к Стасику всей своей женской красой, хлопнула в ладоши и воскликнула:

– Ну что же, забирайте.

– Понимаете, какое дело, – стал мямлить Стасик, – грузчики будут только через полтора часа. Мы их сейчас вызовем, и они будут через час-полтора.

Внутренняя борьба отразилась на лице девушки, но она справилась с собой и успокоилась, еще подумала немного и повела их на кухню, усадила на стулья и ушла куда-то.

– Слушай, пойдем лучше на улице подождем, – сказал Стасик Оле.

– Зачем?

– Ну неудобно как-то, через час вернемся.

– Там же дождь. Что там делать, сиди, – Оля достала смартфон из сумочки и стала в нем ковыряться. – Что ты зажатый такой, как на иголках?

Стасик вертел в руках сигарету, разглядывая шикарную дубовую кухонную мебель: шкафчики, стульчики, круглый стол, посудомойку «Бош». Тут, конечно, не курили.

В одиночестве они просидели пятнадцать минут.

Вдруг за стенкой, в коридоре, Оксана начала с кем-то шептаться. Голос старческий, но еще бодрый, ничего понять было невозможно, но потом стало слышно:

– Иди им кофе налей.

Буквально через минуту на кухню вошла Оксана и произнесла:

– Это мой папа, – Оксана почему-то застеснялась, что ли, но это не все заметили. Стасик заметил, а Оля нет.

Затем Оксана предложила кофе. Стасик поначалу отказывался, но Оля под столом наступила ему на ногу, и Стасик попросил два кофе, черных, без молока, но с сахаром, как в ресторане.

Кофемашина бросилась дробить кофейные зерна, рыча от удовольствия, причмокивая и подергиваясь.

Оля оторвалась от «Фейсбука»:

– Представляешь, Роберт, Андрюша и Мириам стихи будут читать в Сокольниках сегодня вечером, прямо в парке. И Зоя Каренникова с ними.

– Вечная шайка-лейка.